Указала Геннадию подворотня уличная бутылочкой портвишка дорожку «верную», накатанную. Не ручка в тетради опостылая, не конспекты лекционные, а фомка верная, удачливая, да прозвание уважительное «механик». Не чепушник подзаборный и не глёка-алкаш. Авторитет. Легко, играючи сейфик подломить не вопрос. Кассу раздербанили королями по городу ходим. Всё можем. Всех купим, в гроб вобьём. Правда, всякое случалось, но на зоне люди тоже правильные есть. Не фраера залётного, а пацана свойского, что мазу держит и своих не сдаёт, того всегда в хату с почётом примут, накормят и ума прибавят. Тут ему и маруха-раскрасавица, и бабла подгонят. Не обидят, коль закона вековечного придерживается. Вор он всегда вор, и честь свою знает. Правда, пригожество тюремное зыбкое, туманное. Что уж тут художества расписывать стрёмно ведь на шконке годы чалиться? А там уже и десны кровоточат, и волос лезет; близкая старость беззубым ртом в глаза заглядывает. Долго ломал голову Генка Шак над вопросами каверзными. Лицевал и переиначивал нескладно выходило. Так бы и дальше жил по жизни кружил, да видишь, «подфартило». Грохнуло неведомое, то ли снизу, то ли сверху, и новая колея затеялась
А его, Гена, зови Филиппом Денисович. Так тебе сподручнее будет, ответил за друга Глеб Долива.
Ладно, мужики, коль друг с другом познакомились, то теперь делом заняться нужно, возвысил голос Чистяков. Нутром прирождённого спасателя, привыкшего действовать в чрезвычайных ситуациях, он понимал, что промедление реально может поставить вопрос о жизни и смерти всех людей, не имеющих понятия об элементарных приёмах выживания. Причём безотлагательно, и твоя помощь, Гена, тоже потребуется. Чуете, пол под ногами опять «заиграл».
Больше не говоря ни слова, все трое вышли из спальни, провожаемые взорами оставшихся в ней людей.
Ты хоть толком скажи, Филипп, куда идём, что ищем? Глеб с силой ухватился за ремень Чистякова. Чего в «тёмную» играешь?
Никто и ни во что здесь не играет, Филипп решительно отжал ладонь Доливы. Когда проходили по коридору, мне показалось, что оружейная комната сохранилась.
Тебе что, оружия мало? продолжал наседать Глеб. Ружья при нас. Автоматы, что ли, нужны? В солдатиков в детстве не наигрался?
Сейчас он не хотел сдерживать себя. Поведение товарища раздражало его. Что-то знает, а не говорит. Про себя держит. Да кто он такой? Не имея представления о том, что с ними приключилось и что им надлежит делать, приводило этого взрослого и состоявшегося мужчину в состояние беспомощности, а страх за свою жизнь напрочь лишал инициативы:
Непростым человеком слыл у себя на работе Глеб Давыдович Долива. В городской администрации отвечал за строительство и ЖКХ. Дело хлопотное. Забот невпроворот. Днями по объектам и ремонтам крутился. Сутками пропадал, зато деньгам счёта не знал в сейф и платяные шкафы складывал, но специалист был знающий и находчивый. Жалобы и наветы со всего города веерами раскидывал, не давая возгореться «пламени». Проверки и комиссии как следует привечал, с подходом. Три уголовных дела, на него заведённые, по кирпичикам рассыпал. На адвокатов и судейских не скупился. Как уж на сковородке крутился. Двух мэров пересидел кто ж его спихнёт с этакой «расстрельной» должности?
С начальниками уровень держал, не гнулся. К подчинённым мог и милость проявить, премию нестыдную выписать. Зато о нём и говорили:
Ух, Давыдыч, ухарь. На ходу подмётки рвёт. Жиган как есть жиган, но мастер хороший.
Адреналин вовсю гонял его ненасытную кровь. Жизнь хотел пить глотками, а не каплями. Живём однова, понимать должон? По-другому и смысла нет. Соорудил себе истинный замок: два этажа сверху, а три вниз ушло. Чтобы людей не дразнить. Жену с детишками в него загнал. Живите и радуйтесь. Для вас стараюсь, соколики. Папку помните, не забывайте. Через пять-шесть годочков в пансион определю. Не простой, а частный, для избранных. И не здесь, а там, подалее. В России хорошо, а в Италии не хуже. «Заодно и виллочку подходящую на взморье средиземном подберу. Не то чтобы нужна, а так, для престижа, так сказать, соответствия статусу. Чтобы коллеги по равенству не косились. Жмотом не прозвали, не ухмылялись в спину мол, жить не умеет. В копилку праведные сундучит. На себя лучше посмотрите».
Сам жил хорошо, ногу пошире растаптывал, но кого к себе приближал, тоже не обижал. Бабы прилипчивыми пчёлами вокруг него кружили. «Погляди, разве не хороша, и нога подо мной, и что повыше. Слово скажи свою тайну открою». Смотрел, оценивал, выбирал и не только за стать, но чтобы и верною была. Слово понимала, хвостом по салонам и женским посиделкам не мела. А так получи то, что сердце твоё воробьиное радует: и каменья разноцветные, и курорты загорелые, и прогулки под парусом белоснежные.