Палатку, пуховик, «слоновью ногу» и надувной матрац Михаил упаковал в большой прорезиненный мешок, на котором собирался сидеть в лодке, и теперь задумался, в какой люк его поместить в носовой или кормовой. Рулить педалями он мог с любого места. Привычной для него была корма, но сейчас он шел один и решил, что одному лучше сидеть возле миделя, то есть впереди. Перепаковав груз так, чтобы все боящееся воды не намокло, Михаил почувствовал голод. Он достал костровую треногу, поставил ее на галечный пляж и сходил за сушняком немного выше по склону.
Вскоре над пламенем уже бурлила вода в чайном котелке, а сам Михаил уплетал яичницу с грудинкой, зажаренную на сковороде. Настроение от хорошей, к тому же вполне «джеклондоновской» еды поднялось. После ее принятия полагалось совершать суперменские подвиги, конечно, не такие, какие были к лицу героям Лондона во многом попроще. Но, в конце концов, дело было в не суперменстве, а в том, что теперь следовало приступить к главному, для чего он сюда явился. А именно надо было начинать свой путь по воде.
Закончив погрузку судна, Михаил облачился в колготы гидрокостюма, потом, стараясь не дышать, сунул голову в противно пахнущее нутро гидрокостюмной рубахи. Главное было как можно скорей протиснуться головой через горловину и вынырнуть на свет Божий в отверстие для лица до того, как в легких кончится свежий воздух. Это удалось. Он закатал совместно верх колгот и низ рубахи, затем перекрыл образовавшийся на талии валик тугим и широким резиновым бандажом. Поверх него Михаил надел «бурский пояс» с патронами, с прицепленным охотничьим ножом и с малым топором, вставленным топорищем в специальную скобу. Теперь он был готов, если не считать «мамбрина». В загиб шерстяной шапочки перед лбом он засунул полоску пенополиэтилена (чтобы уберечь мозги от возможного удара) и надел котелок на голову, вновь, как и без малого четверть века назад, во втором Кантегирском походе, подумав, что со стороны это, наверное, очень смешно. Но, как и тогда, ему это было безразлично. Защищать «мамбрин» мог не хуже хоккейной каски, а пользы от котелка было больше, чем от нее. Осталось только столкнуть байдарку на глубину. Почувствовав, что она уже всей длиной на плаву, Михаил шагнул в передний люк, вытянул ноги, нашел ими педали руля, и сразу взялся за весло, чтобы не дать течению нанести судно на берег. Лишь отойдя от него и развернувшись носом по течению, он устроился поудобнее. Вот теперь он готов был к встрече с препятствиями. Еще не с любыми, конечно, для этого надо немного обвыкнуть, да и просмотрами с берега в сложных местах не пренебрегать, но все же со многими. Он попробовал делать маневры, хотя ситуация на воде этого еще требовала. Получалось неплохо, байдарка сразу слушалась и весла, и руля, и это придало ему уверенность в себе и своем судне. Оставалось только привыкнуть к заметной валкости, но это означало лишь, что придется думать о ней и следить за своими движениями, пока не выработается автоматизм.
Через минуту он уже был втянут в сужение русла, которое пытался просмотреть в трубу со своей стоянки, так толком и ничего и не увидев кроме того, что уровень воды падает, а что тут-шивера или наклонный лоток было пока неясно. Вышло второе, и, хотя он не ждал особо высоких валов, они покачали байдарку изрядно, сильно напомнив прохождение последних ступеней Вельминских порогов на Подкаменной Тунгуске. Михаил с удовольствием отметил, что байдарка хорошо отыгрывается на волне, не зарываясь в нее носом, но он тут же одернул себя напоминанием, что это еще не те препятствия, к которым следовало приготовиться, ибо стояки были высоки, но относительно пологи и ни один из них не относился к тем, которые называются «белая стена». Да, ничего серьезного еще не встретилось, но расслабляться все равно было нельзя. Скорость потока стала вполне приличной десять, местами пятнадцать километров в час, и надо было держаться подальше от вогнутых берегов, чтобы не попасть в прижим и особенно в завал. По вероятности летального исхода завал при попадании в него был на первом месте, с ним в этом смысле не могло соперничать никакое другое препятствие, кроме, может быть, высокого водопада или не очень высокого, но бьющего прямо в каменную стену.
И ему сразу вспомнилась река Улита на Кольском, по которой они сплавлялись через пару недель после гибели Вэла.