Видимо, Реку оба они опознали одновременно по характерному S-образному изгибу русла на некотором удалении от подножия горного узла. Пилот повел машину на снижение, однако на стрелке реки и правого притока садится не стал и пошел вниз по течению, к расширению горной долины и там, где ее борта стали положе, действительно обнаружил подходящий галечный пляж, на который можно было сесть, не рискуя зацепиться за что-то лопастями несущего винта. Пилот удивил Михаила тем, что после приземления выключил двигатель. Сквозь раскрытую дверь в фюзеляж рванулся свежий ветер и свист воздуха, рассекаемого все еще крутившимся по инерции винтом. Наконец, пилот показал Михаилу, чтобы тот выпрыгнул на землю и стал подавать ему первый рюкзак. Видя, чем занялся командир, второй пилот также начал подтаскивать вещи к двери, хотя в ином случае наверняка бы не сделал и шагу. Когда выгрузка кончилась, командир тоже выпрыгнул на землю, достал сигареты и предложил закурить.
Я не курю, ответил Михаил. Однако спасибо.
Пилот прикурил от зажигалки, молча выпустил дым, потом сказал, показывая на вещи:
Как вы со всем этим управитесь один?
Пассажир неопределенно пожал плечами.
Соберу байдарку, в ней все разместить можно. А одному тоже не привыкать.
Вы с рекой-то поаккуратней, посоветовал пилот. Я над ней иногда пролетаю по разным случаям. Очень уж много на ней порогов и шивер. На соседних реках в этом районе и то заметно меньше.
Да, я знаю.
Мне сказали, что вы философ, неожиданно выдохнул пилот.
Его слова прозвучали скорее как вопрос, а не утверждение. И за всем этим угадывалось сомнение в том, что философ годится для прохождения порогов и шивер.
Надеюсь, вас не ввели в заблуждение, ответил Михаил.
Точно подтверждая его догадку, пилот спросил:
Как же вы тогда спуститесь вниз?
Так я ведь не только философ, усмехнулся Михаил.
А кто еще?
Инженер-механик. Пожалуй, еще и писатель. А, главное, странник до-моторной эпохи, как говорил Олег Куваев.
А вы знали Куваева? оживился пилот.
Лично нет. Однако нам с ним случалось переписываться.
Понятно. Значит, вам не внове?
Нет.
Если будет по пути, я постараюсь найти вас где-нибудь на реке.
Рад буду с Вами повидаться, улыбнулся Михаил. Спасибо, что доставили. Когда-то мечтал добраться сюда своим ходом.
В ответ пилот с сомнением покачал головой мол, вряд ли.
Да, сам вижу, что чересчур размечтался, подтвердил Михаил. Я вас попрошу, если не трудно, отправить это письмо.
Отправлю, пообещал пилот, взглянув на обратный адрес.
Он прочел его вслух:
Горский Михаил Николаевич. Потом добавил:
Ну, нам пора, счастливого пути. Если с кем встретитесь, ссылайтесь на меня. Филатов. Меня здесь все знают. Помогут, если что.
Спасибо, Николай Степанович!
А, вы уже знаете?
Подслушал разговор. Еще раз спасибо. И вам счастливого пути.
Они пожали друг другу руки, хотя еще совсем недавно вовсе не собирались делать этого. Пилот, потому что ему не было дела до чудака из Москвы. Пассажир, потому что знал, как к нему отнесется пилот. Второй, кстати, ни разу не вмешался в их разговор. Не вмешался и в их прощание.
Первый тяжеловато, но все же не без грации забрался внутрь машины. Второй закрыл дверь. Взревели двигатели.
Разогнав винт, командир оторвал вертолет, повернул его носом к оставляемому человеку и поднял в приветствии руку. Недавний пассажир сделал то же самое, машина отвернула в сторону и пошла вверх. Скоро ее уже не стало слышно.
Все, подумал Михаил. Пора собираться в дорогу.
Теперь ему оставалось только идти и идти до конца.
Глава 2
Уже давно без благодатного вихря из-под винта вертолета крылатая нечисть стала изо всех сил напоминать о себе. Ранне-июльский гнус был не очень слабее июньского. И Михаилу с тяжелой неотвратимостью вспомнилось начало другого пути в походе по Кольскому в районе Монче- и Волчьих Тундр, куда они попали в период самого массового выплода крупной мошки, которая насмерть заела и отравила их молодого полуторагодовалого колли. До тех пор Михаил лишь по книгам знал, что случаются годы, когда гнус губит жизни молодых собак и оленей, но все же не представлял, как это может быть с детьми природы, покуда сам не столкнулся с таким ужасом. Они с Мариной слишком поздно обратили внимание на то, с какой страшной плотностью покрыта мошкой вся оголенная часть живота, пах, губы, уши и окологлазья их любимца Вэла, а, главное, какое беспредельное нежелание жить, терпя такие мучения ради совершенно непонятной цели, отражалось в глазах обреченного стоика. Пес уже не жаловался, как на первых порах, потому что скоро понял никто ему не поможет и не увезет из этого ада. И не только страшная потеря крови, выпитой гнусом, и не только яд, который этот гнус впрыскивал ему при укусах под кожу, но и явное осмысленное от себя нежелание продолжения такого бытия привело его к смерти. Слишком запоздало, сорвав с себя штормовку, Михаил укутал собаку, уже настолько лишившуюся сил, что она уже не могла ходить, и отнес Вэла на руках в байдарку, а затем, после остановки на ночлег, тут же поставил палатку и перенес Вэла туда. Глубоко вздыхая Михаил с Мариной надеялись, что от облегчения Вэлушка провел с ними свою последнюю в жизни ночь, а утром после короткой агонии, когда Михаил безуспешно пытался делать ему искусственное дыхание изо рта в рот (ничего из этого не вышло, потому что Михаил сразу зашелся в астматическом кашле), пес испустил дух, так и не сказав ни одного слова упрека. В последующие дни, месяцы, годы Михаил сам во множестве говорил такие слова себе. Но в часы, последовавшие за этой смертью, он и Марина были просто раздавлены горем и сознанием вины. И еще мысленными поисками причин, за которые им было ниспослано это новое смертное горе всего-то через месяц с небольшим после того, как разбился в своем истребителе Коля, Маринин сын, и, как считал Михаил, его сын тоже.