В 1837 году за стихотворение «На смерть поэта», посвященное гибели Александра Пушкина, корнет Лермонтов был переведён в Нижегородский драгунский полк, расквартированный в ста верстах от Тифлиса. Официально не за крамольные стихи, а за то, что находился в столице без разрешения начальства, иными словами, в самоволке. Признать Лермонтова сумасшедшим, как пару месяцев назад Павла Чаадаева, Николай I не решился: расценят, что дело шито белыми нитками. Повесить, как декабристов, слишком круто: это тоже вызовет взрыв негодования. Лучше всего не торопиться. Пуля какого-нибудь злого горца непременно найдёт поэта.
Но тут вот какой момент. Чтобы попасть на Кавказ в ряды действующей армии, существовала очередь. По разнарядке отправляли туда ежегодно лишь по нескольку офицеров от каждого полка. Вспомним: так командировали в наше время омоновцев и милиционеров в Чечню. Поэтому слово «ссылка» не употреблялось даже самим Лермонтовым. Он, наоборот, рвался на свидание с горами. Всячески ходатайствовала перед сильными мира сего, чтобы её внука вернули обратно в Россию, только его бабушка, Елизавета Алексеевна.
В том же 1837 году, но позже Лермонтова, отправился на Кавказ и Мартынов. Поближе к сестрам, которые тоже перебрались в Пятигорск. И здесь бывшие однокашники встретились снова. Как будто что-то тянуло их друг к другу.
Надо сказать, что Лермонтов не слишком-то торопился к месту назначения. Добирался до полка почти 9 месяцев. В апреле 1837 года прибыл в Ставрополь, где сказался тяжело больным и был помещён в военный госпиталь. Потом его отправили «для пользования минеральными водами» в Пятигорск (этому поспособствовал уже упомянутый Павел Петров). Когда попал в расположение своей части, оказалось, что её перевели в другое место. А когда, наконец, отыскал свой полк, выяснилось, что пришёл указ о возвращении поэта в Россию. Бабушка все-таки своего добилась.
Всё это время Лермонтов расслаблялся. Ухаживал за женщинами, много писал, встречался с грузинским поэтом Александром Чавчавадзе, пил кавказское вино, но пару раз всё-таки попадал в экстремальные ситуации. И, как явствовало из семейной переписки Мартыновых, опубликованной в 1891 году в журнале «Русский архив», Лермонтов заявил, что его ограбили по дороге. Пропали письмо, дневник и ассигнации, вложенные в конверт, которые Наталья Мартынова, сестра Николая Соломоновича, наказала передать брату. Лермонтов вернул Мартынову только деньги, хотя знать о них, если не вскрывать пакет, он не мог.
Сестра Натальи Екатерина Соломоновна Ржевская в 1852 году так рассказывала об этой истории Я.К.Гроту: «Лермонтов любил сестру Мартынова, который отговаривал её от брака с ним. Однажды, когда Мартынов был в экспедиции, а Лермонтов сбирался ехать в ту же сторону, m-lle Мартынова поручила ему доставить своему брату письмо и в нём свой дневник; в то же время отец их дал для сына своего письмо, в которое вложил 2 000 рублей серебром, не сказав Лермонтову ни слова о деньгах. Лермонтов, любопытствуя узнать содержание писем, в которых могла быть речь о нем, позволил себе распечатать пакеты и не доставил их: в письме девицы прочел он её отзыв, что она готова бы любить его, если б не предостережение брата, которому она верит. Открыв в письме отца деньги, он не мог не передать их, но самое письмо тоже оставил у себя. Впоследствии старался он уверить семейство, что у него пропал чемодан с этими письмами, но доставление денег изобличило его. Однако в то время дело осталось без последствий» (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», Санкт-Петербург, 1896).
Похоже на правду? Да, похоже. Кроме одного. Сумма, вложенная отцом Мартынова в пакет, по другим версиям составляла всего 300 или же 500 рублей, Причём ассигнациями. Две тысячи рублей серебром в пакет бы не поместились. А Лермонтова действительно ограбили в Тамани. Его задержка в пути следования в полк объяснялась во многом тем, что он не мог даже пошить себе мундир не было денег.
Правда и в том, что Лермонтов был влюблён в Наталью Мартынову, ставшую позже графиней Лаутордоне, и она отвечала ему взаимностью. Есть тому другие свидетельства. По воспоминаниям Д.Д.Оболенского, «Неравнодушна к Лермонтову была и сестра Н. С. Мартынова Наталья Соломоновна. Говорят, что и Лермонтов был влюблен и сильно ухаживал за ней, а быть может, и прикидывался влюбленным. Последнее скорее, ибо когда Лермонтов уезжал из Москвы на Кавказ, то взволнованная Н. С. Мартынова провожала его до лестницы; Лермонтов вдруг обернулся, громко захохотал ей в лицо и сбежал с лестницы, оставив в недоумении провожавшую». И ещё: «Что сестры Мартыновы, как и многие тогда девицы, были под впечатлением таланта Лермонтова, неудивительно и очень было известно. Вернувшись с Кавказа, Наталья Соломоновна бредила Лермонтовым и рассказывала, что она изображена в Герое нашего времени. Одной нашей знакомой она показывала красную шаль, говоря, что её Лермонтов очень любил. Она не знала, что Героя нашего времени уже многие читали и что пунцовый платок помянут в нём совершенно по другому поводу» (Русская Старина, 1875, 9.)