Преподаватель физкультуры нашего училища в Новосибирске, где я училась, Николай Степанович, однажды на уроке начал рассказывать об одном бывшем своём ученике, которым очень гордился. Он говорил о том, что имел возможность наблюдать за человеком, который превратился из хилого, больного и замкнутого мальчика (гадкого утёнка) в красивого, умного, общительного парня. Учитель восхищался его силой воли, силой духа. «Я очень уважал его и, по возможности, помогал, говорил Николай Степанович, но, когда Юра пришёл ко мне после окончания восьмилетки и сказал, что хочет поступать в индустриально-педагогический техникум, при этом не мог нормально выговорить название этого заведения из-за сильного заикания, я не поверил ему, что он может это преодолеть, сказал, что при всём уважении и при всём желании помочь, ничего для него сделать не смогу и впервые сомневаюсь в нём. В то время не лечили от заикания и с таким дефектом речи в педагогические заведения не брали. Я был его наставником, и моя поддержка, как учителя, и вера в него, наверное, сыграли в его жизни немалую роль. Это понимаю, из того как он относится ко мне сейчас: приезжая в гости к родителям в Новосибирск, непременно заходит и ко мне. Позже я понял, что для него значило моё сомнение в нём; представляю, что Юра думал тогда и что пережил, когда я не поверил в него впервые. Но и с этим он справился: пролечился в специальной Новосибирской клинике, где лечили от заикания. Вылечивались единицы и не на сто процентов. Он оказался единственным, который излечился почти совсем. Затем Юра поступил в индустриально-педагогический техникум, как и мечтал, а параллельно, в нём же, ещё окончил школу тренеров лыжных гонок, отслужил армию. После армии остался жить там, где служил и проработал много лет с детьми в спортивной школе тренером». Всё что наш учитель рассказывал, совпадало с тем, что я знала о Юрии Генриховиче. Когда я сказала, что он был моим тренером, надо было видеть, как обрадовался этот добрый пожилой человек, спросил меня:
А что ты можете сказать о нём?
Мы любили его, ответила я.
Я был уверен в этом.
Сейчас он уехал из России в Германию.
Да, я знаю, сказал Николай Степанович, очень, очень жаль.
Спортсменкой я не стала, но поняла через Юрия Генриховича, что если что-то в жизни захотеть сильно, сильно то всё можно достичь. Все говорят эти слова, повторяют их, но не все знают, как это сделать. Юрий Генрихович же как-то мог своими действиями, своими поступками, показать дорогу к этому, не произнося этих слов. Вика глубоко вздохнула и замолчала.
Вот ты, оказывается, какая у нас, сказал Эдуард, в этом случае можно быть спокойным в том, что ты все трудности преодолеешь, и всё у тебя будет хорошо.
Но мне сейчас так тяжело, прошептала она дрожащим голосом, так боюсь, что может что-нибудь произойти и я никогда больше не увижусь с Олегом, мы же сейчас в разных странах.
Сегодня эта проблема решаемая и ничего тебе не надо бояться. Пошли лучше спать.
Они направились в корпус, где уже спали их родственники. На территории лагеря было примерно 10 корпусов, в которых размещалось около 1000 человек. В том здании, где поселили семью Штернбильд, стояло около 100 кроватей в два яруса. Здесь переселенцы жили 12 недели. Они заполняли документы, проходили тесты на знание немецкого языка, для подтверждения параграфов. Потом их распределяли по местам, где они должны были в дальнейшем жить и работать, где временное жильё тоже называлось лагерь.
Все расходы по переселению: транспортные, проживание, питание, обучение немецкому языку оплачивало немецкое государство. В течение шести месяцев переселенцы могли изучать немецкий язык, искать себе работу, привыкать к новой жизни, адаптироваться в новых условиях, которые резко отличались от тех, которые были в России. Семью Штернбильд из Брамши отправили в Баварию в Нюренбергский лагерь. Из него они уехали в Кам и Стамсрид, туда, где уже жили ранее уехавшие родственники.
Глава четвёртая.
Семья
Баба Эмма одна вырастила 4 детей. В 1941 году мужа её, Якоба, забрали в труд армию, где он погиб. Она так и не вышла больше замуж, хотя и имела такую возможность.
«Много хороших мужчин, но для меня был только один. Другого, даже немного похожего на него, я не вижу и, наверное, не увижу», говорила она тогда, когда кто-то, в очередной раз, пытался её познакомить с кем-нибудь или задавал вопрос: «Почему одна и не выходит замуж?»