Альберт был в ударе: он перетанцевал со всеми знакомыми и не знакомыми девушками на балу. Потом забрался в оркестр и бодро спел весёлую солдатскую песенку. Наконец, упился Глинтвейном так, что братья были вынуждены отвезти его домой.
Расскажи-ка мне, дорогой братец, в честь чего это ты сегодня вёл себя, как «Дурень Ганс»? пихая Альберта в бок, рявкнул ему в ухо Франц.
Ирма выходит замуж этой весной промямлил Альберт, уронив голову на плечо Генриха.
Фу, скотина, да ты врёшь! воскликнул, отталкивая от себя Альберта, Генрих.
Так хочется дать в эту пьяную морду, чем покрепче! поддержал Генриха Франц, Он испортил нам вечер!
Мне шепнула об этом Анхен из последних сил вякнул Альберт и шмякнулся с сидения на пол, потому что машина резко затормозила, остановившись у дома.
Франц и Генрих переглянулись: Эй, ты, полковая швайнэ, повтори, что ты сказал?
Но Альберт уже храпел. Они оставили его спать в машине, накрыв пледом.
Братья встретили Анхен после бала в гостиной.
Ты стала просто красавицей, дорогая сестричка, скажи-ка нам, это правда, что Ирма выходит замуж? медленно подходя к ней, спросили Генрих и Франц.
Альберт всё-таки проговорился. Так я и знала. Ну да что там скрывать, да это правда, я ручаюсь за то, что сказала Альберту, ответила Анхен, отодвигаясь от них, на всякий случай, подальше.
А ты откуда это знаешь? братья произносили слова медленно, нажимая на каждое слово, и подошли к ней в плотную.
Анхен присела на диван и смотрела на братьев снизу вверх.
Я слышала собственными ушами разговор тёти Эммы с нашей матерью. Они не заметили меня, как всегда, я сидела за шторой на подоконнике, в библиотеке, и мирно читала, когда они вдруг тихо зашли пошептаться о своём, отвечала им Анхен испуганно.
Братья переглянулись. В эту минуту вошла мать и пригласила их в гостиную, на жеребьёвку. На столике у праздничной ёлки, лежал кожаный прадедушкин кисет, из которого по традиции вынимался жребий. Генрих и Франц подошли к столику и, достав жребий, прочитали вслух:
Юриспруденция, прочёл Генрих и посмотрел на брата.
Коммерция, прочёл Франц.
Ну что ж, Альберту досталась бухгалтерия, объявил отец и хотел подойти и забрать из кисета жребий Альберта, но Генрих опередил его, он быстро собрал все бумажки и швырнул их в камин. Отец развёл руками. Все похлопали в ладоши, и пошли за праздничный стол.
Часть 2
Ирма вышла замуж ранней весной. В яркий, тёплый день. На каждом дереве кричали птицы. И с каждой крыши бесконечно капала и капала талая вода. Она была так счастлива, так поглощена любовью, что совершенно ничего не могла воспринимать всерьёз. Кто бы с нею ни общался, она всем улыбалась и смотрела в душу такими искренними глазами, что становилось неловко говорить, о чем бы то ни было, кроме её свадьбы. Поэтому все говорили ей одну, и туже фразу: «Поздравляем! Мы так рады за вас!»
Как всё это терпел её муж, тот самый Макс-пасечник, никто не знал. Он ни с кем не делился своими впечатлениями. Позже выяснилось, что у него вообще никогда не было друзей, с которыми бы он мог поговорить «за жизнь». И как его угораздило жениться на самой компанейской и кокетливой девушке нашего «междусобойчика», так навсегда и осталось загадкой.
Сразу после свадьбы молодожёны отправились в свадебное путешествие, на полупустынный берег моря. И, чтобы вы думали, они прожили там, в самом настоящем шалаше, весь медовый месяц. Шалаш собственноручно соорудил из всего, что попалось ему под руку, её новоиспечённый муж. Что это был за каприз? Ирма объяснила это Констанции так: «Если мы сможем выжить вместе в неудобствах всего один месяц, то никакие удобства никогда не испортят наш брак!» Надо отдать должное Максу, он стоически выдержал это испытание. Но сразу же по его окончании исчез, оставив свою молодую жену в абсолютном одиночестве. Ирма ждала его несколько дней, не двигаясь с места. Она сочиняла стихотворение:
А море было голубым,
Прозрачным, розовым, зелёным.
Оно менялось, словно дым,
Плывущий над цветущим склоном.
Его нетёплая волна,
С её пушистой белой пеной,
В ладонях лодочку несла,
И парус раздувался белый
По ветру белою фатой,
В той лодке плыл любимый мой!
Он плыл и песню напевал
Про шторм и про девятый вал.
Он правил к дому своему,
Где я ждала его и жду.
Да я всю жизнь готова ждать,
Любить, надеяться, встречать.
Мне нравится любимый мой
И запах глубины морской,
И соль в кудрявых завитках,
И раковины шум в ушах,
И привкус рыбы на губах,
Тепло тельняшки на плечах;
И долгий при свечах рассказ,
Как Бог его от бури спас,
Как он молился всем Святым
И Ангелы молились с ним.
Как он был счастлив, что спасён
И что ко мне вернулся он.
Море изменится, как дым,
Плывущий над цветущим склоном,
Переливаясь голубым,
Прозрачным, розовым, зелёным;
Его нетёплая волна,
С её пушистой белой пеной,
В ладонях лодку унесёт
Под парусом жемчужно-белым.
Уйдёт возлюбленный в поход,
Туда, где птицы не летают,
Где в глубине бездонных вод
Огромные киты гуляют;
А я останусь его ждать.
Вязать носки ему со скуки;
На клумбе галькой отмечать
Дни, проведённые в разлуке;
Писать стихи о нём в тоске
Углём на золотом песке,
И, вдаль вечернюю глядя,
Друг мой, молиться за тебя.
Ирма положила бумагу со стихотворением под камень на берегу и вошла в море. Она плыла лёжа на спине, не прибавляя скорости. Плыла и смотрела на птиц, пролетающих в небе. Море было тёплым, и волны были небольшие, Ирма двигалась в воде без особых усилий. Ей казалось, что вода постепенно унимает боль в её сердце. Но она продолжала плыть дальше, потому что не хотела возвращаться на пустой берег. Ближе к вечеру Ирма стукнулась головой о борт рыбачьего баркаса с бородатыми рыбаками. Мужики молча выловили совершенно обессиленную Ирму из воды, и доставили её, спящую на коробках с рыбой, в местный трактир. Когда она проснулась, то сразу же позвонила отцу, и тот выслал ей денег на билет. Вечерним самолётом она вернулась домой.