Я ничего дурного мальчику не сделал, сударыня, сказал я, не зная, удивляться ли мне или сердиться. Он перелез через ограду, но, к счастью, я успел подхватить его, когда он зацепился вон за тот сук, и предотвратил возможную беду.
Прошу у вас прощения, сэр, пробормотала она, внезапно успокаиваясь, словно рассеялся туман, омрачивший ее рассудок. Бледные ее щеки чуть порозовели. Но мы с вами не знакомы, и я подумала
Она умолкла, поцеловала мальчика и нежно обвила рукой его шею.
Подумали, что я вознамерился похитить вашего сына?
Она смущенно засмеялась, поглаживая его кудряшки.
Мне ведь в голову не пришло, что он способен перелезть через ограду Я имею удовольствие говорить с мистером Маркхемом, не правда ли? внезапно спросила она.
Я поклонился и не удержался от вопроса, как она догадалась о моем имени.
Ваша сестра несколько дней назад приезжала сюда с вашей матушкой.
Неужели мы так похожи? воскликнул я с удивлением и отнюдь не столь польщенно, как, возможно, следовало бы.
Пожалуй, цвет ваших волос и еще глаза ответила она, с некоторым сомнением взглянув на мое лицо. И по-моему, в воскресенье я видела вас в церкви.
Я улыбнулся. Эта улыбка, а может быть, разбуженные ею воспоминания чем-то раздражили миссис Грэхем. Во всяком случае, она вновь приняла тот гордый, холодный вид, который задел меня в церкви выражение неизмеримого презрения, которое так гармонировало с ее чертами, что казалось естественным для них, пока не исчезало, и тем более меня злило, что я не мог счесть его притворным.
Прощайте, мистер Маркхем, сказала она и ушла с мальчиком в сад, не удостоив меня больше ни единым словом или взглядом.
Я задержался только для того, чтобы подобрать с земли ружье и пороховницу да объяснить дорогу какому-то заблудившемуся на холме прохожему, а затем отправился в дом при церкви, чтобы утешить оскорбленное самолюбие и развлечься в обществе Элизы Миллуорд.
Как обычно, она сидела за пяльцами, вышивая шелком (увлечение берлинской шерстью еще не началось), а ее сестра с кошкой на коленях штопала в углу чулки перед ней их лежала целая груда.
Мэри! Мэри! Да убери же! вскрикнула Элиза, увидев меня в дверях.
И не подумаю, последовал невозмутимый ответ, а мое присутствие сделало дальнейший спор невозможным.
Вы так неудачно пришли, мистер Маркхем, продолжала Элиза с одним из своих лукаво-поддразнивающих взглядов. Папа только-только отправился куда-то по приходским делам и вернется не раньше чем через час.
Ничего, на несколько минут я смирюсь и с обществом его дочерей, если на то будет их соизволение, ответил я, придвигая стул к камину и усаживаясь без приглашения.
Ну, если вы сумеете нас развлечь, мы возражать не станем.
Э нет! Без всяких условий! Ведь я пришел не развлекать, но развлечься! ответил я.
Но тем не менее счел себя обязанным быть приятным собеседником и, видимо, преуспел в своем намерении, так как мисс Элиза пришла в отличнейшее расположение духа. Довольные друг другом, мы весело болтали о всяких пустяках. Это был почти тет-а-тет, так как мисс Миллуорд хранила молчание, лишь изредка его прерывая, чтобы поправить какое-нибудь чересчур уж легкомысленное утверждение своей сестрицы, и один раз попросила ее поднять клубок, закатившийся под стол. Однако, естественно, поднял его я.
Спасибо, мистер Маркхем, сказала Мэри, беря клубок. Я бы и сама за ним встала, но не хочется будить кошечку.
Мэри, душка, это тебя в глазах мистера Маркхема не оправдывает! заметила Элиза. Полагаю, он, как и все джентльмены, терпеть не может кошек, как и старых дев. Правда, мистер Маркхем?
Мне кажется, наш суровый пол недолюбливает кошечек и птичек потому, что прекрасные девицы и дамы изливают на них слишком уж много нежности.
Но ведь они такая прелесть! В порыве неуемного восторга она вдруг накинулась с поцелуями на любимицу сестры.
Да перестань же, Элиза! сердито сказала та и нетерпеливо оттолкнула шалунью.
Но мне пора было уходить. Я вдруг спохватился, что того и гляди опоздаю к чаю, а матушка отличалась редкой пунктуальностью.
Моя прелестная собеседница попрощалась со мной весьма неохотно. Я нежно пожал ей ручку, а она одарила меня самой ласковой своей улыбкой и чарующим взором. Я шел домой очень счастливый: мое сердце полнилось самодовольством, а любовь к Элизе так даже переливалась через его край.