В течение вечера мисс Уилмот попросили развлечь общество пением и музыкой, а меня моими рисунками, и, по-моему, хотя он любит музыку и она превосходная музыкантша, я не ошибусь, сказав, что мои рисунки занимали его больше, чем ее пение.
Все шло отлично, но вдруг он произнес вполголоса с каким-то особым выражением:
А вот этот лучше всех!
Я взглянула, чтобы понять, чем вызвана такая похвала, и в ужасе обнаружила, что он самодовольно смотрит на оборотную сторону листа, на собственное лицо, которое я там набросала и забыла стереть! Хуже того: вне себя от смущения я хотела вырвать у него лист, но он предупредил мое намерение, быстро прижал его к жилету, застегнул фрак с восхищенным смешком и воскликнул:
Нет! Клянусь всеми святыми, его я оставлю себе!
Затем, придвинув подсвечник к самому своему локтю, он забрал все рисунки (и те, которые уже смотрел тоже), пробормотал: «Уж теперь я буду разглядывать обе стороны» и перешел от слов к делу. Вначале я следила за ним почти спокойно, в уверенности, что больше он там не найдет пищи для своего тщеславия. Хотя оборотная сторона нескольких листов хранила следы попыток запечатлеть это преследовавшее меня лицо, я твердо помнила, что за единственным злополучным исключением стерла все эти доказательства моего увлечения. Однако карандаш часто оставляет на картоне неизгладимые вдавленные линии, и я, признаюсь, со все возраставшим трепетом следила, как он подносит листы к пламени свечи, внимательно вглядываясь в словно бы совершенно чистую поверхность. Тем не менее я тешила себя надеждой, что эти еле заметные отпечатки ему ничего не скажут. Однако я ошиблась. Осмотрев последний лист, он сказал негромко:
Как вижу, барышни приберегают оборотную сторону рисунка, как и постскриптумы в своих письмах, для самого важного и интересного!
Он откинулся на спинку кресла и несколько минут размышлял в молчании, продолжая довольно улыбаться, а затем, пока я еще только подбирала слова, чтобы согнать эту улыбку с его губ, он вдруг встал, направился туда, где Аннабелла Уилмот отчаянно кокетничала с лордом Лоуборо, опустился на кушетку рядом с ней и уже не отходил от нее до конца вечера.
«Значит, подумала я, он презирает меня, так как понял, что я его люблю».
И мне стало до того горько, что я не знала, куда деваться. Ко мне подошла Милисент, взяла мои рисунки и начала ими восхищаться, но у меня не было сил говорить с ней. И ни с кем другим тоже. Едва внесли чай, как я воспользовалась общим движением в комнате и ускользнула в библиотеку я чувствовала, что расплескаю чашку. Тетушка прислала за мной Томаса, но я сказала, что чай пить сегодня не буду. К счастью, она была занята гостями и оставила меня в покое. Во всяком случае, тогда.
Гости устали после долгого пути, и общество разошлось рано. Я услышала, что все они как мне показалось поднялись к себе в спальни, и направилась в гостиную, чтобы взять свою свечу. Однако мистер Хантингдон задержался. Он как раз поставил ногу на нижнюю ступеньку, но, услышав мои шаги хотя сама я их почти не слышала, тотчас обернулся.
Хелен, это вы? спросил он. Почему вы убежали от нас?
Спокойной ночи, мистер Хантингдон, произнесла я холодно, не отвечая на его вопрос, и повернулась к дверям гостиной.
Но вы дадите мне пожать вашу руку? произнес он, преградил мне путь, не дожидаясь моего разрешения, схватил мою руку, крепко сжал в своих и не отпускал.
Не задерживайте меня, мистер Хантингдон, сказала я. Мне надо взять свечу.
Свеча подождет! возразил он небрежно.
Я попыталась высвободить руку.
Ну почему вы так торопитесь покинуть меня, Хелен? сказал он с дразнящей улыбкой. Вы же знаете, что вовсе не ненавидите меня!
Нет, ненавижу сейчас.
Ничего подобного. Ненавидите вы Аннабеллу Уилмот, а совсем не меня.
Я совершенно не интересуюсь Аннабеллой Уилмот! воскликнула я, вспыхивая от негодования.
А вот я так да, как вам известно, ответил он, подчеркивая каждое слово.
Мне это безразлично, сэр! возразила я.
Так-таки совсем уж безразлично, Хелен? Вы поклянетесь в этом? Поклянитесь!
И не подумаю, мистер Хантингдон! Немедленно отпустите меня! потребовала я, не зная, то ли плакать, то ли смеяться, то ли дать волю гневу.
Ну, так идите, плутовка! сказал он, но едва отпустил мою руку, как дерзко обнял меня за шею и поцеловал!