Что?! Его смирный жеребчик?
А откуда ты знаешь, что он ехал на нем?
Он же всегда на нем ездит.
В любом случае, вмешалась матушка, завтра ты должен у него побывать. Правда это, выдумки или преувеличения, но осведомиться о его здоровье необходимо.
Пусть Фергес съездит.
А почему не ты?
У него больше свободного времени. Я сейчас очень занят.
А-а! Но, Гилберт, не понимаю, как ты можешь? Неужели в подобном случае нельзя отложить дела на час-другой? Когда твой друг умирает!
Да ничего подобного, говорю же тебе.
Откуда ты знаешь? А вдруг? Как ты можешь оставаться таким спокойным, пока не повидал его? Ведь что-то же с ним случилось, и ты непременно должен побывать у него. Иначе он на тебя обидится, и будет прав!
А, провались он в тартарары! Не могу. Последнее время между нами пробежала кошка.
Ну, мой милый! Неужели же ты настолько обидчив, что позволишь мелким недоразумениям
Мелким, дальше некуда! пробурчал я.
И все-таки вспомни, что произошло! Подумай, как ты будешь чувствовать себя, если
Ну, хорошо, но мне сейчас не до этого. Там видно будет, перебил я.
А видно оказалось вот что: утром я отправил Фергеса справиться от имени матушки о здоровье мистера Лоренса. Разумеется, сам я туда поехать не мог как и передать ему мои лучшие пожелания. Фергес привез следующие известия: молодой помещик лежит в постели, потому что к рассеченной голове и сильным ушибам, полученным при падении с лошади, которая затем не сразу успокоилась (подробностей он не рассказал), добавилась еще сильная простуда, ведь он долго пролежал под дождем на сырой земле. Но все кости у него целы, и безвременная кончина ему пока не угрожает.
Несомненно, ради миссис Грэхем он решил про меня не упоминать.
Глава XV
Встреча и ее последствия
В этот день дождь моросил, как и накануне, но к вечеру небо начало проясняться, и на следующее утро обнадеживающе засияло солнце. Я был на холме со жнецами. Колосья колыхались под легким ветерком, и вся природа вокруг улыбалась в солнечном сиянии. Среди серебристых медленно плывущих облачков заливался жаворонок. Недавний дождик так очистил и освежил воздух, так умыл небо, оставил такие алмазы на листьях и травинках, что даже у земледельцев не было желания его бранить. Но в мое сердце не мог проникнуть ни единый солнечный лучик, никакой ветерок не мог его освежить, ничто не могло заполнить пустоты, которая осталась в нем, когда моя вера, мои надежды, мое восторженное преклонение перед Хелен Грэхем были безвозвратно погублены, и ничто не могло изгнать из него томительные сожаления и горечь еще не угасшей любви.
Я стоял, скрестив руки на груди, и рассеянно следил за волнами, бегущими по еще не сжатой половине поля, как вдруг почувствовал, что меня дернули за рукав, и тонкий голосок, теперь уже не радовавший мой слух, положил конец моей задумчивости следующими нежданными словами:
Мистер Маркхем, вас мама зовет!
Зовет меня, Артур?
Да А отчего у вас такой странный вид? спросил он с некоторым испугом, когда я резко повернулся к нему. Но потом неуверенно засмеялся и продолжал: И отчего вы так долго у нас не были? Ну, идемте же! Почему вы стоите?
У меня сейчас много дел, пробормотал я, не зная, что ему ответить.
Он заглянул мне в лицо с детским недоумением, но прежде чем я успел открыть рот, миссис Грэхем сама подошла к нам.
Гилберт, я должна с вами поговорить, произнесла она, еле сдерживая бурное волнение.
Я поглядел на ее бледные щеки, лихорадочно блестевшие глаза, но ничего не сказал.
Не более минуты, умоляюще добавила она. Только уйдемте на соседнее поле. Она посмотрела на жнецов, которые поглядывали на нее с наглым любопытством. Я вас долго не задержу.
Я последовал за ней через пролом в изгороди.
Артур, милый, собери мне букет колокольчиков вон там, сказала она, указывая на их голубую россыпь у изгороди в некотором отдалении от пролома. Мальчик замялся, словно ему не хотелось расставаться со мной. Беги, беги, моя радость, добавила она более настойчивым тоном, который, хотя и не был строгим, не терпел возражений, и Артур послушно оставил нас вдвоем.
Так что же, миссис Грэхем? сказал я невозмутимо и холодно. Да, я видел, что она несчастна, даже испытывал к ней жалость и все-таки не мог отказать себе в удовольствии терзать ее.