Но пока я искал нужные слова, она с чуть слышным вздохом очнулась от задумчивости и, взглянув в окно туда, где из-за темного фантасмагорического тиса выплывала кроваво-красная августовская луна, чьи лучи начали проникать в комнату, сказала:
Гилберт, уже поздно.
Да, я вижу. Вы хотите, чтобы я ушел?
Вы должны. Если мои добрые соседи проведают о вашем визите а в этом можно не сомневаться! они истолкуют его не самым лестным для меня образом.
Произнесла она все это с какой-то яростью, как, наверное, выразился бы мистер Миллуорд.
Пусть толкуют, как им угодно, ответил я. Какое дело до их мыслей и вам и мне, до тех пор пока мы уверены в себе и друг в друге! Пусть провалятся в тартарары со своими гнусными толкованиями и лживыми выдумками!
Значит, вы слышали, что они говорят обо мне?
Слышал несколько омерзительных измышлений, которым могут поверить только дураки, Хелен. А потому не расстраивайтесь из-за них.
Мистер Миллуорд не показался мне дураком, а он всему этому верит. Но как бы мало вы ни ценили мнение окружающих, как бы мало ни уважали их, тем не менее нет ничего приятного в том, что вас считают исчадием лжи и лицемерия и приписывают вам то, от чего вы с отвращением отворачиваетесь, и обвиняют в пороках, вам ненавистных; в том, что ваши добрые намерения рушатся, а руки оказываются связанными; в том, что вас обливают незаслуженным презрением, и вы невольно бросаете тень на принципы, которые исповедуете.
Справедливо, и, если я опрометчивостью и эгоистическим пренебрежением к условностям хоть как-то способствовал тому, что на вас обрушились такие беды, молю вас не только о прощении, но и о позволении искупить свою вину: дайте мне право очистить ваше имя, сделать вашу честь моей честью, защищать вашу репутацию даже ценой собственной жизни!
И у вас хватит героизма соединить себя с той, кого, как вам известно, порочат и презирают все вокруг? Вы решитесь назвать ее интересы, ее честь своими?
Я бы гордился этим, Хелен! Был бы неописуемо рад и счастлив! И если это единственное препятствие для нашего союза, то его более не существует, и вы должны вы будете моей!
Вне себя я вскочил, схватил ее руку и пылко прижал бы к губам, но она столь же внезапно ее отдернула и воскликнула горестно:
Нет-нет, есть и другое!
Но какое же? Вы обещали, что со временем я узнаю, так неужели
И узнаете но не сейчас Ах, как у меня болит голова! сказала она, прижимая ладонь ко лбу. Мне надо отдохнуть Я и так уже сегодня столько выстрадала! воскликнула она с отчаянием.
Но если вы скажете, вам станет легче! не отступал я. Вы облегчите душу, а я буду знать, как вас утешить.
Она грустно покачала головой.
Если вам станет известно все, то и вы будете винить меня может быть, даже больше, чем я того заслуживаю пусть я и причинила вам огромное зло, произнесла она почти шепотом, словно думая вслух.
Вы, Хелен? О чем вы говорите?
Правда, невольно. Ведь я не представляла себе силу и глубину вашего чувства Я верила старалась верить, что вы относитесь ко мне так по-братски, так бесстрастно, как вы притворялись.
То есть как ко мне относитесь вы?
Да, как я должна была бы Легко, поверхностно, эгоистично
Вот тут вы действительно причинили мне зло.
Знаю. И даже тогда у меня были подозрения. Но я решила, что безопасно предоставить вашим надеждам и фантазиям мало-помалу сгореть в собственном пламени или же перепорхнуть на более достойный их предмет. Мне же осталась бы ваша дружеская симпатия. Но знай я глубину вашей привязанности ко мне, бескорыстие и благородство чувства, которое вы как будто испытываете
Как будто, Хелен?
Хорошо, пусть без «как будто» то я вела бы себя иначе.
Каким образом? Быть со мной строже и холоднее вы не могли бы! Если же вы полагаете, что причинили мне зло, одарив своей дружбой и иногда позволяя мне наслаждаться вашим обществом и беседой, хотя все мои надежды на большую близость были тщетны как вы постоянно давали мне понять, если же вы полагаете, что причиняли мне зло, то вы глубоко ошибаетесь. Ведь эти милости сами по себе не только преисполняли восторгом мое сердце, но возвышали, очищали, облагораживали мою душу. И вашу дружбу я предпочитаю любви всех прочих женщин в мире!
Вовсе не утешенная, она сжала руки на коленях и в безмолвной муке молитвенно возвела глаза к небу, а затем спокойно обратила их на меня и сказала: