Служанка лихо справилась со вторым сапогом разоблачать мужчину из кожуры рейдера ей было не внове и подняла на графа серые бесстыжие глаза:
Желаете еще что-нибудь снять, ваша светлость?
Дублет, велел Босуэлл. Спать нагишом, без джека, в Бранксхольме, под кровом Вне-Закона нет, он пока не сошел с ума. Можно остаться на ночь без штанов, если уж приспичит, но без этой стальной оплетки торса? Пожалуй, собственным мытьем все-таки придется принебречь. Как тебя звать?
Мэри, мой лорд.
На лестнице лязгало и грохотало тащили бадью и ведра с водой. Мэри. Их всех здесь зовут Мэри. А всех остальных называют Джен. Эта Мэри, не торопясь, по пуговке, расстегнула дублет на молодом человеке, потянула прочь узкие рукава, тихонько вздохнула, любуясь тонким шитьем его рубахи, и потупила взор:
Прикажете раздеться, ваша светлость? Уж если ваша светлость желает, чтобы я мылась
Давай, кивнул граф, улегшись на кровати. Медленно, Мэри, медленно и сорочку тоже снимай, голубка.
Глаза ее округлились, губы испустили удивленное «о!». Про молодого лэрда болтали разное, и хотя Мэри давненько не была девицей, но считала себя порядочной женщиной еще никто и никогда не требовал от нее такой непристойности, как мытье и совокупление нагишом
Давай, бросил Босуэлл, с наслаждением потягиваясь. Я жду.
В лицо ей кинулась краска, но рука дернула за шнурок корсажа и он заскользил в бесчисленных петельках. Взору графа открылся вырез нижнего платья до середины соска груди и зардевшаяся Мэри, не глядя на его светлость, повозившись с завязками, выступила из своих юбок, упавших на пол, из сорочки, скользнувшей с плеч. Она совсем потеряла былую дерзость и стояла перед ним смущенная и нагая.
Белокурый выдержал паузу, внимательно рассматривая ее с головы вплоть до босых ног: отличные природные данные, но помыть все-таки стоило бы.
Сэру Уолтеру скажешь, гостинец что надо наконец произнес он. Эй, вы, двое, что встали? Лейте воду в бадью, моя женщина мерзнет.
Кроме того, что мы потешили тщеславие Злобного Уота, дядя, сказал Белокурый, когда Бранксхольм-тауэр остался уже миль на пять-шесть позади, какие выгоды мы, по-твоему, приобрели от этого визита?
Трудно сказать, хмыкнул Болтон. Но заехать к нему стоило хоть бы затем, чтобы ты мог рассмотреть вблизи наглую рожу ближайшего соседа. Пока ты был занят, он мне еще битый час втолковывал, как превосходно знает дороги Вестморленда, как будто мне мне! надо это объяснять. Злобный Уот совершенно точно уверен, что ты готовишь рейд к сассенахам не позже начала осени, но, ввиду нашего фамильного коварства, не желаешь осведомить его заранее.
Какого коварства?
Фамильного. У нас есть такое. Я же разуверял его, сколько мог.
Не больно-то он тебе поверил, как я погляжу вон там сзади, его соглядатай, если я ничего не путаю, крадется по лощине
Крадется, конечно, но пройдет до границы земель Скоттов, к Тернбуллам уже не сунется.
Только в холмах Белокурому дышалось по-настоящему спокойно и мирно, несмотря на то, что именно в холмах с любой стороны можно было ждать нападения.
Да только что-то цвета на нем не те
Цвета именно те самые, что и нужно синие это ведь Эллиот. Ох, и препоганый же они народец, скажу я тебе. Гонору раза в два больше, чем у самого Скотта, ума меньше стало быть, хлопот прибавится вчетверо.
Однако, вопреки мрачным предсказаниям Болтона, до дома они добрались без приключений, со всей арендной платой, в целости и сохранности. Соглядатай бесследно исчез и в самом деле, лишь только они повернули на юго-восток.
А граф Босуэлл вернулся к себе в Хермитейдж, ссыпал деньги в казну под надзор Джибберта Ноблса и сделал то, чего от него меньше всего ожидали в Долине принялся жить самой обычной жизнью лорда-землевладельца. Распускаемые Грешником Уотом, упорно ходили слухи, что молодой лэрд парень не промах, и вот-вот отправится пощекотать сассенахов. Патрик и в самом деле усердно практиковался в схватке против Болтона, или Бинстона, или Оливера Бернса в обращении с типично приграничными видами оружия, такими, как джеддарт и лейтская секира. За несколько дней он освоил короткий арбалет, называемый здесь «щеколдой», и хотя проигрывал Бернсу в меткости, но со временем обещал стать недурным стрелком. И ежедневно стоял против дяди с палашом, скучая в глубине души по таким же часам, проведенным с куда более остроумным в бою Брихином. Потворствуя любопытству, он научился играть в ба в первой же игре графу, не стесняясь его титулов, в самом деле недурно разбили лицо, однако Босуэлл быстро втянулся, и проявил себя игроком резвым, хитрым и весьма жестким. После того, как Патрик сам троим сломал ногу, двум выдернул руку из плеча и особо бойкому нападающему противной команды проломил голову, в своре Хермитейджа на молодого лэрда начали поглядывать со вниманием. И больше старались при игре понапрасну Лиддесдейла не задирать. И только дядя, один из всех более-менее разглядевший природу юного родственника, понимал, что за всеми этими играми и непритязательными забавами в белокурой голове происходит какая-то работа, что душа нового лэрда полна сомнений, что сердце его в смятении и не знает верного пути. И матерый боец Болтон в те дни весьма часто поминал их с племянником общего небесного покровителя, убежденный, что только вмешательство свыше не даст парню наломать дров, ибо что толку сопротивляться предназначению? Унизившись даже спросить совета у младшего, Болтон выслал голубя к Брихину на север, но получил предсказуемый ответ. «Оставь все как есть», писал железный Джон, «оставь его в покое». И далее слово в слово цитировал приятеля своей юности Уота Вне-Закона: «Кровь не водица, себя покажет». И в один из дней святой Патрик ответил молитвам Болтона самым приемлемым для Приграничья, хотя и негуманным для святого образом.