Я завернул его в свою фуфайку и бросился домой. Мама зарубила старую курицу, свежую кровь в трубочку собрала и стала по капельке вливать в клюв. Вечером пришёл сосед и сделал два укола витаминов. На другой день мы уже кормили орла меленькими кусочками сырого мяса. К весне крылатый друг совсем окреп. Очень помог мой дядька Фёдор, знатный следопыт, узнав про нашу беду, иногда стал забегать к нам с добытым в лесу зайцем. И баночку нутряного медвежьего жиру принёс:
Ты, Колька, не ленись! Мажь место перелома этим целебным жиром каждый вечер. Косточки и окрепнут. Да подольше гуляй с беркутом в огороде. Привяжи к верёвке крысу, и пусть гоняется за ней. Начнёт подлётывать понемногу. А там, глядишь, и на крыло встанет.
Так и случилось. День за днём мой товарищ поднимался всё выше, улетал всё дальше. А когда смог взлететь на забор, то я испугался за соседских курочек, что кудахтали безумолчно в загородке, волнуя прирождённого охотника. Пришлось соседям накрыть сеткой куриный дворик.
В конце апреля я решился отпустить беркута на волю. Вынес в огород и посадил на покатую крышу сеновала. Сам пошёл в дальний угол и на столбе привязал голубя, которого выменял на свой армейский фонарик с тремя сменными цветными светофильтрами, самое ценное, что у меня тогда было.
Мне сначала показалось, что орёл уснул, пригретый тёплым весенним солнышком. Но, нет! Расправил метровые крылья, сделал два-три неспешных взмаха и бесшумно заскользил над оживающими после зимней спячки грядками в дальний угол
Пока он разбирался с голубем, я потихоньку спрятался в кладовке, где хранились лопаты, грабли, тяпки:
Прощай, дружище! Лети к себе домой. Лови мышей, птичек и не гоняйся больше за зайцами! Не судьба нам с тобой когда-нибудь ещё обняться. Завтра отвезут меня в детский дом, в другой город. Мои родители сильно заболели, а мне надо учиться дальше. Хочу самолеты и ракеты строить
Прости и прощай!
Первые шаги.
Мой родной дом в небольшом городке Бикине затерялся на пологом склоне сопки Лысухи среди сотен таких же обычных деревенских домов. Казаки-первопроходцы срубили его из толстых кедровых брёвен и поставили в самом начале нашей улицы в конце XIX века. Отец купил его в 1935 году, разобрал на брёвна и перевёз вверх по склону метров на 300. Сам собрал на новом месте и заложил рядом фруктовый сад.
Наш дом считался средним по тем временам, как и огород с садом. Четыре стены, крыша, крытая рубероидом с дранкой, небольшое крылечко в две доски, просторная веранда, поделённая на три части: слева большая кладовая, по центру скромные сени, справа холодная комната с венской ажурной кушеткой.
Входная дверь была сшита из толстенных кедровых досок. Слева от входа у стены стояла деревянная лавка, а на ней штук 6 оцинкованных вёдер с колодезной водой. За лавкой в самом углу самодельный кухонный стол с кастрюлями. У стола четыре облезлых голубых солдатских табуретки с прорезями в сиденьях.
Огромная печка с белым кирпичным обогревателем и чугунной плитой на две конфорки делила левую половину дома надвое. Рядом с печью всегда лежала груда поленьев, по метру длиной каждое. Морозы на Дальнем Востоке случаются знатные, до 52 градусов иной зимой.
Сразу за обогревателем располагался большой сундук с мамиными платьями, отрезами ткани, выкройками, нитками, лентами, кружевами, резинками и журналами мод от 1928 года на красивой жатой розовой бумаге.
На сундуке лежала мохнатая чёрная медвежья шкура. Вот на ней я и проводил студёные зимние ночи, пока не подрос. Там всегда было очень тепло. Горячий дым из печной топки проходил внутри обогревателя, хорошо нагревал его стенки и улетучивался через кирпичную трубу прямо в небо.
Родители спали на высоченной железной кровати с бронзовыми шарами на вычурных спинках. Братья спали на жёстких нарах, сколоченных из досок, в правой половине дома.
На центральной стене меж двух окон висел портрет генералиссимуса Иосифа Сталина в полный рост. Над ним чернела шляпа радиорепродуктора.
Под дощатым деревянным полом отец оборудовал подвал, где хранилась картошка и бочки с огурцами да помидорами. Моя мама топила печь рано утром и вечером. В большом чугуне обычно варилась крупная картошка, наша любимая еда. Бочка с квашеной капустой стояла в холодной кладовой. Над ней на стенах висели сырые окорока, которые мама делала для городского мясокомбината из покупного мяса. Нам редко удавалось попробовать их.