Впрочем, всю последнюю четверть, во время консультаций по предметам и выпускных экзаменов мне не было дела ни до кого на свете, даже до самой себя. Я просто физически ощущала, что умираю в преддверии скорой разлуки. По мере приближения выпускного бала, календарь отмеренной мне жизни неуклонно сокращался ибо, что же будет за жизнь! В школу я приходила только для того, чтобы видеть и слышать тебя, понимая, что вскоре буду лишена такой возможности. А после уроков возвращалась домой безмерно уставшей, разбитой, больной, и сразу же ложилась спать. Вечером наскоро делала уроки и снова спать. Сама поражалась, как можно большую часть суток проводить в бессознательном состоянии, но, по-видимому, молодой организм таким образом боролся с затянувшимся стрессом.
Из общей пачки фотографий, сделанных для виньетки, я украла твою и запрятала её в потайном отделении письменного стола, где хранила дневники. Папа однажды заметил: «Лара, ты не живёшь, а занимаешься воспоминаниями!». Если бы он знал, что последняя запись гласила: «Хочу всё забыть! Хочу умереть».
К выпускному вечеру девчонки готовились как к свадьбе, а у меня в голове стучало: «Всё, всё, в последний раз, и больше никогда». Мы с Любой отправились в парикмахерскую, три часа отсидели в очереди, а в результате нам накрутили такие ужасающе-бабские причёски, что пришлось бежать домой и в срочном порядке смывать эти совковые представления об элегантности.
На бал пришли с распущенными волосами, в длинных белых платьях. Я казалась себе невообразимой красавицей, воздушной невестой, сказочной принцессой а ты ни разу не подошёл и даже не взглянул в мою сторону. Зато впервые за два года я увидела, как ты танцуешь с Юлькой Беловой, вы смеялись и смотрели друг на друга как заговорщики, словно у вас была общая тайна
Знаешь, прошло много лет, и у меня в голове сложилась легенда: в девятом и десятом классе я любила Сашу Сизарёва, а он меня нет. Но вот перечла свои детские дневники и с изумлением обнаружила: всё было далеко не так! И могло бы сложиться по-другому, веди я себя не так бестолково
На последней странице «официального» дневника о школьных событиях за десятый класс я с безмерным удивлением обнаружила твою рецензию! А в «Неотправленных письмах» прочла, что уже после окончания школы приносила тебе почитать этот блокнот и долго не могла получить обратно, звонила и слышала:
Мне надо ещё раз всё прочесть и обдумать.
В твоей рецензии написано: «Дневник интересен, хотя бы уже потому, что является своеобразной летописью нашего класса. Мне кажется, что ты более всех остальных наших одноклассников смогла повернуться лучшей стороной к людям. Желаю тебе и дальше жить так же чисто и открыто. Но одно замечание: моё драгоценное имя упоминается лишь как «Сизый» и «Сашка», а местами с синонимом «дурак»». На обороте того листка я написала: «Эх, Сашенька, если бы ты знал: настоящий-то дневник совсем в другой тетради!». Сейчас понимаю, что идея отдать тебе записи была очередной уловкой, должной доказать, что вовсе я тебя не любила.
В университет, как и ожидалось, я не поступила, получила «тройку» по английскому языку, и недобрала полбалла. Оправдывалась тем, что «огромный конкурс, зачисление происходит лишь по связям, да за взятки», но в душе понимала: недоучила. Оставалось с тоской наблюдать, как девчонки отправляются по утрам на автобусную остановку, чтобы ехать на лекции, в то время как я иду на работу в соседнюю школу, куда устроилась лаборанткой в кабинет физики. Провал был не столько в том, что я оказалась в числе аутсайдеров, сколько в том, что теперь уж была и вовсе тебя недостойна, ты ведь говорил, что «если у девушки образования нет, то кому она нужна, такая дура!». Всё, что я делала на работе это учила английскую грамматику, повторяла конспекты по истории и писала тебе письма! Мой новый дневник, как рассказ Льва Толстого, назывался «После бала».
Мы достаточно с тобой часто встречались, большей частью почти случайно. «Почти», потому что я продолжала, как и учась в школе, по десять раз на день проходить мимо твоего дома, и иногда мы «случайно» сталкивались. Обычно ты шёл провожать меня до дома, мы болтали и иногда целовались. И снова я и тянулась к тебе, и отталкивала.
Некоторые ребята продолжали приглашать одноклассников на дни рождения, а после февральского традиционного вечера в школе, на котором тебе вручили золотую медаль, ты объявил: «Все ко мне!». И я впервые побывала в «святая святых» твоей комнате, на окошки которой так часто смотрела, ибо куда бы не направлялась, маршрут непременно пролегал через твой двор.