Я влюбилась в тебя во сне через неделю после того, как впервые увидела. Но сначала я о тебе услышала
Мы с Любой Кудиновой дружили с первого класса, а после восьмого вместе перешли в вашу школу, поскольку считалось, что педагоги в ней сильнее, а процент поступаемости в вузы выше, чем в нашей прежней. Твоя и Любина старшие сестры Ольга и Светлана, если помнишь, учились в одной группе мединститута. Светлана постоянно рассказывала, какой замечательный младший брат у её подруги и умный, и красивый, и спортивный, и как будет хорошо, если Люба, перейдя в новый класс, тут же «захомутает выгодного жениха, а Ларка лопнет от зависти».
Бесхитростная Люба передала мне этот разговор. Последняя фраза меня покоробила, в таких выражениях изъяснялись только «кубаноиды». А дух противоречия не позволил мне, пятнадцатилетнему подростку, признать за тобой заранее описанные достоинства. Я была отчаянным нонконформистом, все говорят: «хорошо», значит, плохо и, впервые увидев тебя, спросила:
Этот воображала и есть знаменитый Сизарёв?
Первого сентября ты был «весь день на арене». Учителя, преподававшие у вас с первого класса, постоянно вызывали тебя к доске. Я не могла не признать, что ты блистал, выказывая разносторонние знания и влёт решая сложные задачи, и потому ещё сильнее разозлилась. Купила красивый блокнот, назвала его «Дневник пятнадцатилетия», оклеила картинками из глянцевых журналов, и на одной из первых страниц написала: «Если бы только этот Сизый знал, как я его ненавижу!». Неделю спустя пришлось заводить толстую клеёнчатую тетрадь, в которой я почти ежедневно строчила «Неотправленные письма», начиная их словами «Здравствуй Сашенька!» и заканчивая пылкими признаниями в любви вперемешку с описаниями бурных обид
В ночь на восьмое сентября мне приснился сон. Ты стоял на вокзале в своей белой тенниске, собираясь уезжать, а я тебя провожала и плакала, плакала. В общем-то, тот первый сон о тебе оказался вещим: в конечном итоге нам предстояла разлука, и хотя я не провожала тебя на вокзале, но наревелась за время наших затяжных и странных отношений предостаточно. Вот и в то утро, восьмого сентября, проснулась вся в слезах, храня на кончиках пальцев ощущение от прикосновения к твоей мускулистой загорелой руке в том месте, где заканчивался короткий рукав, и внезапно поняла: всё, влюбилась! Такое и раньше случалось, но никогда ещё в моих влюблённостях не было сексуального окраса, и сердце не замирало от мысли, что до нравящегося мальчишки можно дотронуться
Сам понимаешь, Любе я ничего рассказать не смогла, тебя ведь прочили ей в женихи. Одно было утешение ты не выделял её среди других девчонок, впрочем, и меня тоже нет. Вот и приходилось «любоваться украдкой, да писать в тетрадку», пересказывая тебе произошедшие с нами события, которые ты, конечно же, сколько-нибудь выдающимися не считал. Были, например, такие строки: «Вчера мы одновременно вышли после физкультуры из разных раздевалок, резко столкнулись в полутьме и испуганно отпрянули друг от друга. Спросишь, что тут интересного? Наверное, ничего. Но мне лишь бы что-то писать о тебе, и я готова запечатлевать на этих страницах каждое слово, каждый взгляд». Я подробно описала обсуждение «Преступления и наказания», в ходе которого ты почему-то принялся оправдывать преступление Раскольникова. После урока я спросила:
А ты смог бы убить старушку топором?
Не знаю. Может быть.
Я сочла, что ты не способен на преступление нет в тебе той бесшабашной отчаянности и уверенной вседозволенности и тут же позавидовала Сонечке Мармеладовой, потому что она «обрела своё счастье, последовав за Раскольниковым в Сибирь». О, я бы за тобой!.. Если бы только взял.
С первых месяцев в новом классе мы с Любой подружились с Ирой Калинюк и Наташей Переверзевой, и наша четвёрка была такая яркая и шумная, что стала своеобразным центром притяжения. Мы повсюду вместе и в комитете комсомола, и в походах в горы, и в побегах с уроков, к нам тянулась большая часть класса, в том числе и вы с Валеркой Чирковым
Почти каждый вечер наша «великолепная четвёрка» собиралась у кого-нибудь дома, чаще у Иры Калинюк, ведь она после того, как её родители развелись и завели новые семьи, жила совершенно одна. Слушали западную музыку, напяливали мамины наряды, баловались плюшками, лишь изредка позволяли себе бокал шампанского и совершенно не курили. В общем, приличные такие были девочки, нецелованные. Но последнее, как вскоре оказалось, дело поправимое