Принц приехал в Париж 20 сентября, два дня спустя после изгнания маркиза Шатонефа и ареста де Шавиньи, поэтому он нашел Париж взволнованным и узнал, что парламент собрался, намереваясь освободить де Шавиньи из тюремного замка подобно тому, как освободил Брусселя и Бланмениля.
Через два дня по приезде принц отправился в Рюэль представиться королеве. В парламенте в этот день собрание было очень бурным. Президент Виоль, приверженец де Шавиньи, известил собрание об изгнании маркиза Шатонефа, задержании де Шавиньи, выезде короля из города, возвращении принца Конде и скором прибытии войск. Тогда президент Бланмениль заявил, что все это имеет причиной одного чуждого Франции человека, и все беды прекратятся только тогда, когда этот человек будет подведен под указ, изданный в 1617 году после смерти маршала д’Анкра, которым воспрещалось всякому иностранцу иметь в королевстве должности, духовные места с доходами, почести, достоинства и управление делами. Ни одно до сих пор нападение не направлялось так прямо против Мазарини как это, так смело и решительно выраженное в словах Бланмениля. Оно немедленно стало известно в Рюэле.
На другой день в парламент пришли два письма — одно от герцога Орлеанского, другое от принца Конде; в этих письмах парламент приглашался на конференцию в Сен-Жермен. Вместо одной конференции состоялось две. Члены парламента в количестве 21 отправились в Сен-Жермен, куда поехали также герцог Орлеанский и принц Конде. Результатом конференций было издание 4 октября указа, подписанного королевой, кардиналом, принцами и канцлером:
«Ни один чиновник королевской службы не может быть лишен своего места или звания по тайному королевскому повелению. Всякое арестованное правительственное лицо будет через 24 часа представлено в суд. То же самое относится и ко всем вообще подданным короля, если только не нужны будут доказательства — в таком случае задержание виновного не может продолжаться более 6 месяцев».
Этот указ имел ту особенность, что был подписан двумя принцами, из которых одного несколько раз ссылали, по поводу чего парламент никогда не изъявлял своего неудовольствия, а отец другого просидел три года в Венсенне, на что парламент, восставший сначала против ареста Брусселя, Бланмениля и Шартона, а потом против ссылки маркиза Шатонефа и ареста де Шавиньи, никогда не возражал. Что же касается отношения этого указа к правам двора, то г-жа Моттвиль прямо называет его убийственным для королевской власти. Прибавим, что де Шавиньи, который был уже отправлен в Гавр, получил свободу, ограниченную повелением жить в принадлежащих ему поместьях.
Эта победа показала силу парламента и дала понять Мазарини все его бессилие и как мало, несмотря на все старания, он укоренился во Франции, если так легко было применить к нему закон против иностранцев. К этому же времени, по всей вероятности, надобно отнести событие, которое некоторые историки считают вымышленным, но в действительности которого уверяет нас принцесса Палатинская — вторая супруга герцога Анжуйского и мать регента — мы имеем в виду тайное бракосочетание королевы и кардинала. Вот, что она говорит:
«Королева-мать, вдова Луи XIII, не довольствуясь тем, что любила кардинала Мазарини, вышла, наконец, за него замуж. Он не был священником и следовательно ему ничто не могло препятствовать ко вступлению в брак. Добрая королева ужасно докучала ему и он грубо обходился с ней. Вообще в то время тайные браки были в моде».
Что касается этого брака, то теперь известны все его обстоятельства, а тайный ход, которым кардинал по ночам приходил к королеве, можно и сегодня увидеть в Пале Рояле.