Все это мгновенно промелькнуло в мозгу Карач-мурзы. Вспомнил он и то, что за кражу коня по Ясе был положен самый жестокий вид смертной казни: рассечение мечом на части. С чувством невольной жалости он посмотрел на несчастную женщину, которая теперь подняла голову и, широко открыв глаза, глядела с надеждой на стоявшего перед ней незнакомого, но, судя по всему, очень знатного всадника.
– Это правда, что ты украла коня? – спросил Карач–мурза.
– Я не хотела его украсть, великий господин, – воскликнула женщина. – Я убежала на нем от мурзы Халила, да покарает его справедливый Аллах, потому что он насильно сделал меня своей наложницей, а у меня есть муж! И люди мурзы Халила схватили меня, когда я скакала на этом коне.
Карач–мурза нахмурился. Если женщина не лгала, дело в корне менялось и не меньшая кара, по Ясе, должна была обрушиться на самого ясакчи.
– Кто может подтвердить, что эта женщина говорит правду? – спросил он, обводя взором толпу. Но все хранили молчание. Отделившись от задних рядов, несколько человек поспешно зашагали прочь. Толпа стала заметно редеть.
– Никто не осмелится говорить здесь против ясакчи, – с отчаянием промолвила женщина. – Его даже хаким боится: при дворе великого хана у него есть могущественные покровители.
– Ах, так! – воскликнул Карач-мурза. – А ну, ты! – обратился он к одному из стоявших поблизости людей. – Что ты знаешь про эту женщину?
– Это Фатима, жена Нуха, пресветлый оглан, – низко кланяясь, ответил спрошенный, очевидно, знавший, с кем он имеет дело. – Ее муж был в войске у великого хана Тохтамыша – да вознесет Аллах до неба шатер его величия – и не вернулся из последнего похода. Но никто не видел его убитым, и теперь его милость ясакчи Халил говорит, что он мертв, а она, наверное, по глупости, думает, что он жив, благородный оглан.
– И ясакчи сделал ее своей наложницей?
– Этого я не знаю, оглан. Всем известно, что почтенный ясакчи Халил взял ее к себе в дом, чтобы она отработала долг своего мужа. А была ли она его наложницей, кто может это знать, пресветлый оглан?
– Когда должны казнить эту женщину? – спросил Карач-мурза у приставленного к ней воина.
– Сегодня, за час до захода солнца, оглан.
– Отвяжи ее от столба и отведи в мой лагерь! Я сам-разберу это дело. И скажи ясакчи, чтобы явился ко мне за два часа до захода солнца.
– Я не могу отвязать ее без разрешения ясакчи, сиятельный господин! Я слышу, что тебя называют огланом, и сам вижу, что ты большой начальник. Наверно, ты настолько же выше ясакчи, насколько ясакчи выше меня. Но ясакчи отдал мне приказ, и я обязан ему повиноваться.
– Я двоюродный брат и посол великого хана Тохтамыша. И его священным именем повелеваю тебе сделать то, что ты слышал, – спокойно промолвил Карач-мурза, вынимая из кармана золотую пайцзу [21] . Воин, как подкошенный, упал на колени и, распростершись ниц, поцеловал землю возле копыт его коня.
– Да прославится имя великого хана по всей земле! Я повинуюсь, пресветлый оглан! – воскликнул он и сейчас же, вскочив на ноги, принялся отвязывать женщину.
Возвратившись в стойбище, Карач-мурза велел привести к нему Фатиму. Она уже оправилась немного от пережитых потрясений, привела себя в порядок и оказалась женщиной редкой красоты. Эта красота и послужила причиной ее беды.
То, что она рассказала, почти не оставляло сомнений в ее правдивости, но все же, выслушав и отпустив ее, Карач-мурза сейчас же послал в город двух своих людей с поручением выведать, что говорят об этом деле в народе. Они возвратились через два часа, и их доклад полностью подтвердил слова Фатимы.
Одному из них даже удалось узнать, что местный кади был возмущен действиями ясакчи и вынесенным им приговором.