Строго говоря, как «гений», так и «идиот» определения чисто условные, технические. Никак не ругательные или медицинские. Скорее, аллегорические. И, так сказать, узкоцеховые. Прилагаемые к товарищам по перу, или возомнившими себя таковыми. В каком-то смысле уже вышедшие из употребления вместе с угасанием атмосферы творчества, вообще, уходом эпохи.
До чего додумались наши новые русские духовные писатели: противопоставили любовь и секс. Вроде того, что лучше: курица или бульон. А с другой стороны: ведь даже за самыми бескорыстными намерениями мужчины женщина всегда отыщет подвох.
Все-таки в нашем деле главное талант. Я знал одного поэта-авангардиста, сшибавшего большие деньги и успех писанием «стихов», состоявших сплошь из цифр. Причем он уверял, что в его стихах заключен огромный смысл.
«Летит за пятеркой шестерка,
Ползет за шестеркой семерка.
Пятнадцать на три минус пять:
Без малого семьдесят пять»
Пушкин где-то говорил, дескать, люблю поэтов отличные ребята!.. А вот о прозаиках, кажется, никто ничего не говорил. По крайней мере, хорошего. Потому что нечего.
Х сетует, но не без скрытой гордости:
Эх, пришла ночью в голову гениальная мысль, да поленился встать записать. Наутро, естественно, забыл.
Y морщится:
Если бы тебе пришла гениальная мысль, ты бы вообще не уснул.
«У меня всегда масса идеев».
Так все-таки «секс» или «сэкс»?
Z писал короткие романы. Состоящие из одного названия. Были у него даже дилогии и трилогии. Начал было тетралогию, но бросил.
Какими мы были Помнится, в юности в пивной подсаживаемся с приятелем-поэтом к двум барышням познакомиться, одна из них начинает рассказывать анекдот:
Однажды собрался заграницей слет б
Кого-кого? оторопело переспрашивает мой приятель.
Ба..Ля..Дей! спокойно отвечает она.
«Почти никогда не перечитываю своих произведений. Только начну, говорит, читать до чего ж, восхитительно, до чего ж прекрасно! Потом спохватываюсь: Прекрасно, а какой я ж..! Мука это адская. Ей-Богу, было б легче, если б не так прекрасно!»
Говорят, у каждого человека своя память об общем событии. К примеру, один вспоминает: помнишь, в школе подрались, я оседлал тебя и тузил? А другой возражает: не-е-ет! ничего подобного! это я тебя оседлал и тузил!.. Причем оба абсолютно искренно. И писатели, конечно, не исключение
Что и говорить, прошлое мрачная, черная штука. Будущее, в этом смысле, тоже не подарок. Но его-то хоть есть шанс дождаться, посмотреть, как оно соответствует нашим представлениям. А вот прошлое, действительно, никогда уж не наступит с каждым днем тускнеет, размывается, распадается на части, отступает в абсолютный, страшный мрак.
Как неловко, странно и грустно видеть, что за столько лет старый приятель-литератор так и не научился писать.
Но несравнимо грустнее видеть, что старый приятель-литератор писать разучился!..
«Разве ж это говно? Вот раньше было говно! А нынче говно какое-то!»
«Если кто-то купил твою книжку, это не гарантия того, что она не идиотская писанина».
«Все под Богом ходим. Мастерство можно не только пропить, но и прогулять, проболтать, промечтать, прожадничать, проподличать и так далее».
Талантливая метафора или сравнение, употребленные не к месту, только ради красного словца, производят впечатление похуже, чем грязные ругательства в приличном обществе.
Х, вроде бы нормальный, а ходит тихонько-тихонько, говорит едва слышно и ужасно мало, глаза вечно блуждают где-то в небе. И необычайно начитанный. Потом, оказалось, что весь мир считает одной большой кучей дерьма. Включая, конечно, братьев-писателей. Их даже в первую очередь.
Сойдутся неудачники-литераторы и ну, бедные, грызть друг друга Какое тоскливое зрелище!
Но убийственно тоскливо когда начинают «читать» друг другу и хвалить.
«Я не читал. Значит, он не писатель. Чистой воды сферический солипсизьм».
Y убежден, что все писатели отличаются «природной блудливостью». Мол, стыдно, скучно так жить!..
Кстати, недавно и сам признался, что, положа руку на сердце, не уверен, что в мире есть дела поважнее постельных.
Бальзак уверял: «Я ****ую только на бумаге!»
Еще в нашей юности Z всю ночь уламывал женщину, мучился с ней до утра, и уже на последнем издыхании, как последнее (и как надеялся безотказное) средство признался ей, что он писатель. Даже какое-то удостоверение показал. Не дала. Абсолютно никакого впечатления. Это его убило. Может быть, с тех пор разочаровался в литературе.