А сколько раз, восхищаясь остроумными и тонкими отзывами литераторов о настоящих писателях, о классиках, я открывал их собственные творения и приходил в изумление: куда подевалось их остроумие и вкус?!
Y пишет роман-парадокс. У него персонаж за минуту до взрыва в метро останавливается покурить. Мораль: иногда куренье полезно. Другой персонаж, чтобы не повеситься от несчастной любви, напивается, а наутро просыпается живым и совершенно другим человеком. Мораль: иногда и алкоголь полезен.
Z, придя к X, вздыхает: «Не знаю, какой ты писатель Но квартира у тебя точно писательская!»
Вообще, снисходительность по отношению к братьям-писателям почти рефлекс.
Один старый писатель вспоминал: вел я давным-давно литературный кружок в школе, за тридцать рублей в месяц. Приходили и взрослые. Писали всегда одинаково: от первого лица, всегда невнятно, и с издевательской интонацией о другом человеке. Как в анекдотах о евреях.
«Если человек талантлив, ходит как оплеванный».
Хотя Более содержательным и остро-психологичным, вообще, более драматичным был бы, конечно, вариант: «Если человек талантлив, ходишь как оплеванный».
Пока рукопись не опубликована, все авторы равны. «Курица высиживает птенцов так же, как орлица»
Плюс сюда по какой-то ассоциации: «Сонные грезы окрыляют глупых».
Написать откровенно глупую книгу для этого тоже нужен талант.
Товарищ по перу говорит: Вот, прочти-ка, я тут одну вещицу написал, так, задней левой ногой, по-моему, полная херня! И довольно-таки настойчиво сует тебе рукопись. Я уж не раз удивлялся (мысленно, конечно): если, даже по мнению самого автора, это «полная херня», то с какой такой радости я должен это читать?! Ну да, ну да. Он, как всякий творец одержимый бесконечными сомнениями, может, так от великой скромности говорит. Но у меня еще ни разу в жизни не бывало, чтобы текст, характеризованный подобным образом, в самом деле не оказывался херней Интересно, что автор еще обязательно присовокупит: Слушай, ты мне честно скажи свое мнение, я не обижусь! И это неправда. Ибо он не просто обидится, но обидится смертельно.
X долго мучился над разгадкой того, что такое смерть, как узнать ее приближение, как она выглядит и так далее. Пока не услышал над ухом шепот: «Когда я приду, ты сразу поймешь, что это Я»
Очень часто умирание-смерть пренебрежительно называют одним из многих экзистенциальных опытов, нам доступных. Ничего подобного. Пустая бравада. Смерть никак не может считаться опытом, хотя бы потому, что любой опыт- эксперимент подразумевает их последующее изучение и осмысление; в данном случае мы такой возможности не имеем.
Русский писатель-патриот Y, изголодавшись и отчаявшись в нищете, принялся писать «коммерческий» роман о русском же писателе-патриоте, которого преследует дьявол-вурдалак, волосатый, мерзкий, а главное, обрезанный. Первое покушение случилось в бане. Отсюда эта смачная художественная подробность об обрезанности. Бедняга, как ошпаренный, выскочил из бани, а обрезанный бес бежал за ним и кричал: «А тебе воще отрежу!»
Чудны дела Твои, Господи! Теперь вот даже модно поантисемитить.
В свободное от писательства время Х производил впечатление человека, который ищет стену, чтобы убиться об нее.
Кто-то справедливо заметил: не тот антисемит, кто называет себя антисемитом, но тот, кого другие считают таковым.
Интеллигентный антисемит. Ученый антисемит. Талантливый антисемит. Добрый антисемит. Антисемит-кришнаит. Русофобствующий антисемит.
Z гордится следующей своей фразой: «Возмещение ущерба, причиненного оргазмом, лежит на обоих». Посылает ее во все журналы и газеты и ждет гонорара.
«Жиллет лучше для мужчины нет!» тоже придумал какой-нибудь писатель. «Как жиллетом по»
Х говорил, что хочет написать физиологический роман о внутреннем мире шлюхи без комплексов, то есть таковой себя и считающей. Первый эпизод, как она демонстрирует влюбленному в нее молодому человеку, который только что признался ей в любви и даже подарил обручальное кольцо, следующий трюк: кладет колечко на стул, садится и втягивает колечко внутрь.
Он же полагал, что писатель должен писать без оглядки на «стыд и совесть».
После того, как одна знакомая заразила его триппером, он стал писать исключительно философскую прозу. Мораль: иногда и триппер полезен.