В эту последнюю ночь в "Крестах" я впервые изменил привычку после отбоя провожать каждый прожитый тюремный день (безликий, как и его близнец-предыдущий) своеобразной молитвой: "Еще одним днем ближе к свободе!" Увы! Свободы не получилось...
Справедливость торжествует в книгах - там воля автора... В жизни другое...
Не суждено мне было наяву испытать радость освобождения, не однажды являвшуюся мне в зыбких тюремных снах, бередивших душу при пробуждении.
Надежда исчезла, испарилась "как дым, как утренний туман..." Растаяла как льдинка, оставив на теплой ладони сочувственный след - поникшие лепестки ромашки, - прощальный подарок сумасбродной тюремной врачихи.
Было до слез жаль себя. Слезы - это всегда облегчение, они придут потом. Сейчас их не было. Была дикая терзающая душу боль отчаяния. Рушились остатки веры.
Я прощался не только с "Крестами". Я прощался с собой прежним. Доверчивый ко всему и ко всем, наивный паренек, романтически воспринимавший мир, повзрослел...
Завтра из тюрьмы уйдет совсем другой человек, хлебнувший горя... Переживший арест, издевательство следствия, крушение юношеской веры в справедливость... Первые главы повести об исковерканной жизни прочитаны и пережиты...
Начинается новая страница: этапы, пересылки, лагеря... Ну что ж... На ближайшие годы это будет моя жизнь.
Сам срок, как и вся процедура его получения, вызывали откровенное презрение. Все происходившее казалось настолько диким, настолько за гранью разума, что воспринималось как-то не всерьез, как театр чудовищного абсурда. И реакция была соответствующей, например:
...На корпусном пятачке тюремное начальство сдавало конвою партию осужденных по ОСО зеков, еще не ознакомленных со сроками.
Энкаведешник с тремя кубарями в петлицах зачитывал приговоры:
- Сидоров!
- Есть!
- Отвечать как положенно: имя, отчество, год рождения, статья, срок?
- Владимир Федорович, год рождения 1908-й, статья 58-10!
- Срок?
- Не знаю.
- Восемь лет!
- Премного благодарен. - Общее веселье в толпе зеков. Сидоров смеется...
- Фейгин?
Фейгин скороговоркой:
- Есть Фейгин. Семен Матвеевич. 1904 года рождения, статья КРТД "троцкист". Срок не знаю.
- Десять лет! - общий хохот. Фейгин притворно плачет. И так далее, и т. п.
Самым коварным считался срок 3-5 лет. Особенно полученный по ОСО. Он имел тенденцию удваиваться, а то и утраиваться по мере его отбывания. Отсидел, скажем, заключенный свои пять лет, его вызывают в УРЧ лагеря и объявляет еще столько же (мой пример). Долго ли изготовить казенную бумагу за тремя высокими подписями от имени Партии, Органов НКВД и Советской власти!
Самый незыблемый, прочный срок - 10 лет. Меньше просидеть начальство не позволит, больше - сам не вынесешь, дойдешь!
Ничего не менялось, если срок был получен не по Особому Совещанию, а по суду. Какими были суды в те годы, известно. И как они были туги на пересмотр дел. В сторону увеличения срока - пожалуйста, но не наоборот.
Так бедолага и продолжал коротать свой неразменный червонец от звонка до звонка, если силенок хватало, если не "давал дуба", не сходил с дистанции где-нибудь в середине забега.
Старожилы, не один год просидевшие в следственных тюрьмах, повидавшие многое и многих, завидовали тем, кто получал 20-25 лет!
"Эта категория зеков, - говорили они, - могла в любой момент рассчитывать на пересмотр дел в сторону сокращения срока хотя бы потому, что добавлять было уже некуда!.. А при счастливом повороте политической конъюнктуры и вовсе рассчитывать на освобождение".
Примеры тому: некоторая категория военных, ученые, иностранцы поляки, китайцы и прочие... Словом, все те, кто с началом Отечественной понадобился Кремлю.