Старик Яша, потеряв к нему интерес, взгромоздил свои прилавочные весы на стол, и носики их, как только что Аркашины руки, сразу разъехались. Старик носики свел - те послушно сошлись. Отпустил - они снова поехали, но в положение, противоположное изначальному. Тогда он нажал чашку, ушедшую вниз, и весы почему-то выровнялись.
У Аркаши от такой их покладистости вот-вот бы и возникли в голове мятные ощущения, если б Гриша, тоже наблюдавший за уродскими весами, вдруг не задекламировал:
Один Мудищев, звать Порфирий,
Еще при Грозном службу нес
И, поднимая швонцем гири,
Порой смешил царя до слез!
- Вот это - Порфирий! Вот это - ГТО второй ступени! - одобрил старик.
- А дальше про что? - спросил отзывчивый к поэзии Аркаша.
- Дальше про надо работать! - сказала возвернувшаяся Рая.
- Давай-но добавку! - распорядился старик, без охоты глянув на Аркашу.
- Какую?
- Он еще спрашивает! Гирю твою!
- Хватит уже, Яков Нусимович...
- Хватит Яков Нусимович? Тогда смотрите. На весы.
А на весах одна платформочка взяла вдруг и без груза опустилась. Та, на которой с боков балюстрадки.
- И вы хотите два пуда?..
- Да. Хочу два пуда!
- Слушайте, Яша, вы, конечно, умеете подойти к женщине, но не морочьте мне голову, что на этих весах можно свешать наши пустяки! - глядя на старого баламута, сказала Рая.
- А если да?
Яша ухнул гирю на замершую внизу платформочку, и от жуткой тяжести у весов разъехались фигурные лапы.
- Нате вам за таких партнеров две копейки! - в сердцах сказал старик и положил на платформочку без балюстрадок две копейки, и все разинули рты, потому что случилась совсем уже глупость. Две копейки пошли на дно, а гиря взъехала. Носики же замерли друг против друга.
- Курички мои! - воскликнул Яша.
"Куричками", что должно было значить "курочки", он именовал клювики весов.
- Курички мои! - еще раз крикнул он. - Пуд с осьмухой! - снова крикнул он. - Так давайте же сюда упаковку и товар! - в третий раз крикнул он. Хватит крацаться в покое, начинается такое, что бежите на пожар!
И тертые его партнеры увидели чудо.
В целлулоидный обрезок, сложенный маленькой запиской, старик какой-то мелкой серебряной ложечкой сыпанул белого порошку, зачерпнутого из-под отогнутой газеты свертка, а записку с порошком положил на чашку к двум копейкам, и та сразу поехала вниз, перетянув громадный двухпудовик. Старик Яша стал совать пальцы с платформочки на платформочку, что-то придержал, пихнул гирю в бок, переложил две копейки на чашку с гирей, подсыпал, отсыпал, пропел "Лопни, но держи фасон!" и крикнул пораженному Аркаше:
- И чтоб мне было запечатано! Но пусть не калека! Он же круглый левша!
Аркаша схватил пакетик, погрел на свечке часовое колесико, приделанное к специальной крутилке, и - трык-трык - катнул им по краю целлулоидной записки. Запечаталось на ять. В мутном желтом кармашке забелелся подпольный порошок.
- Два грамма. Идите проверяйте в аптеке. У гондонного провизора, спокойно сказал старый Яша, убрал две копейки в карман, хэкнув, стащил гирю, сволок ее в сторону и велел Аркаше:
- Убери к чертовой матери эти весы, чтоб я их больше не видел...
- Ваши весы?
- Мои весы!
- Почему разорять прилавок? - возмутилась Рая.
- Потому что так свешать я могу один раз: или если мне не верят, или когда пришли с проверкой.
- Но надо же фасовать!
- А я отказываюсь? Теперь, когда вы знаете, как работает настоящий частник, я скажу, что нам надо. Эта ложечка - раз, с ней я работал кокаин в Крыму при Врангеле. Аптекарские весы - два. - И он достал из-под своей летней фуражки эбонитовые чашечки, примотанные к изящному коромыслу зелеными шнурками. - Две копейки у нас есть. Руки и ноги, слава Богу, тоже, - он потрогал круглую резинку на отставленной Раиной ноге.