"Вы люди свободные, - толковали им дяди, - не нравится дома - свет велик, ступайте искать хлеба, где хотите, а мы вас даром кормить не будем, а будем молиться за вас богу, чтоб очистить души ваши от наваждения общего врага нашего".
Ничего, думали про себя старички, пусть помаются да поучатся, пусть поголодают да перебесятся; воротятся и опять будут работать на ниве нашей.
Взяли племяннички котомки и длинные палки и иошли смотреть свет: кто с запяток, кто с козел, кто с булавой швейцара в руке, кто с бурбонским ружьем на плече, кто с историей и географией под мышкой; кто кондитером, кто часовщиком, кто трактирным слугой, кто слугой вообще; жены и сестры их шли во француженки, по части выкроек и воспитания.
Те, которым повезло, весело ехали домой и сами зачислялись в дяди, но не все остальные возвращались к особенному удовольствию набожных сродников. Жившие в Вене и в Москве, в Неаполе и Петербурге конфетчиками и буфетчиками, гувернерами в России или "свиццерами" в Риме, - еще ничего. Но другие, встретившиеся в Париже с беспорядками, и притом не с той стороны, с которой были их храбрые соотечественники, стрелявшие по народу из окон тюльерийского дворца 10 августа 1792 года, возвратились никуда не годными. Вместо молитвенников в черных переплетах с золотым обрезом они начитались гневного "Рёге Du-chesne" и мягкого "Друга народа". Старые родственники, сделавшиеся еще закоснелейшими раскольниками, так и ахнули. "Ах, говорят, вы богоотступники, мошенники! Вот мы вас!" - "Вы погодите ругаться, благочестные старцы, - отвечают племянники, - мы ведь не прежние, мы раскусили вас, pas si boeuf [Истое женевское выражение [не так решительно] (фр.). (Примеч. А. И. Герцена.)], давайте-ка прежде делить наследство. Liberte, Frater-nite, Egalite ou...[Свобода, Братство, Равенство или... (фр.)]" Старики и кончить не дали. Давно отупевшие от ханжества и стяжания, они совсем рехнулись при виде такой черной неблагодарности племянников. Страх на них нашел такой; вспомнили площадь, на которой они поджарили и оттяпали невинную голову Серве. Ну, думают, как "наши-то" с бесстыжих глаз ограбят, потузят да еще, пожалуй... Фу! как от биаы: так мороз по коже и дерет.
По счастию, Франция явилась на выручку. Первому консулу было как-то нечего делать; за неимением двух-трех тысяч какой-нибудь армии Sambre-et-Mouse для гуртового отправления на тот свет, он вдруг отдал следующий приказ:
"Article I. Женевская республика перестала существовать.
Article II. Департамент Лемана начал существовать. Vive la France! [Да здравствует Франция! (фр.)]"
Великая армия, освобождавшая народы, заняла Женеву и тотчас освободила ее от всех свобод. Пользуясь досугом, старички стали забираться и прятаться все выше и выше, запираться все крепче и крепче в неприступных домах, в узких и вонючих переулках... Другие, посмышленее, принялись укладываться да, ее говоря худого слова... за Альпы да за Альпы.
Хорошим людям все на пользу, - добровольное заключение и добровольное бегство послужило старичкам как нельзя лучше. Оставшиеся, желая отомстить за порабощение отечества, принялись продавать неприятелю военные и съестные припасы по страшно патриотическим ценам. Во время империи никто не торговался (кроме Талейрана, я то только когда он продавал свои ноты и мнения). Недостало денег в одном месте, - контрибуцию в другом, две контрибуции в третьем; ясно, что комиссариатские Вильгельмы Телли в убытке не остались.
Освобожденные, в свою очередь, реакцией 1815 года от своих страхов, эмигранты возвращались (точно так же разжившись разными дипломатическими и другими аферами) к затворникам, и давай друг на друге жениться для того, чтоб составить плотную аристократию.
Какой ветер веял тогда, вы знаете: Байрон чуть от него не задохнулся, Штейны и Каннинги казались якобинцами, и Меттерних был человек минуты.