Вера правду всегда говорила, не церемонясь, не лицемеря и не стесняясь, и без страха за ответ, который могла бы и должна была за нее получить; она действительно умело с правдой обходилась, что проявлялось очень просто правда не мешала ей. Никогда.
Чем, в особенности, и была лучшей партией для Сифрея, для прагматика совершенного. Который правдой и неправдой обходился каким только образом.
Она была чем-то очень правильным, очень деятельным и очень хорошо когда-то знакомым. Она ни в каком случае не оставалась сто ять в стороне и не позволяла себе отмолчаться даже тогда, когда, в общем-то, решение того, как дальше идти и с чем быть, уже было принято, взвешено и обдумано; и очень редко, крайне редко что-то лишнее сквозило в ее словах, жестах и исключительных для нее случайных порывах, которые тоже всегда приходились по делу, и толку с которых было, быть может и очень часто так и выходило гораздо больше, чем со всех планов, порядков и ею же наведенных маршрутов; самыми прямыми подсказками и сигналами верными, знаками выходили все ее порывы случайные, все ее подозрения, внезапные изменения в собственных же и общих идеях а она умела быть частью общего, она умела делить, делиться и разделять.
Она всем казалась уже очень опытной, хотя едва ли кого-то меньше терзали события, которые неизбежно происходили по давно уже отработанной и максимально изученной схеме пути героев которых приближение заранее было известно и все исходы которых, казалось, были предрешены.
Но ей ничего не казалось. Она наблюдала очень внимательно и что-то еще старалась всегда предпринять, при каждом их шаге.
А кто они были? Все наблюдатели.
Некоторым повезло еще быть, с некоторых пор, предсказателем когда следующую развилку событий устраиваешь уже ты, мотив своим или ошибкой, согласно планам своим и выходя вон из знакомых, привычных уже себе рамок, нарушая порядок родной и исправно же вас берегущий, и ведущий все со стороны по тому же пути, по которому ходили герои но нет; вам надо больше, вам хочется ближе, и, быть может, чуточку быстрее расстояние преодолеть до следующего шага а потом после, и снова, и снова; но это уже надо уметь.
Вера же отличалась открытым смыслом по сути, она им и была всем им, каждому, кто был познакомлен с белого дома всегда полупустыми, холодными залами. Хотя
Хотя нет, как раз в ту пору, когда Вера хозяйкой была, залы блистали и были согреты все до единой теплым золотым светом по стенам своим едва желтизной отливающим и таким же образом свет тот отражающим, которым же лучи его перебирались с каждого предмета в комнате одной и на каждый из тех, что за стенкой, и на каждый из тех наверняка что этажом ниже; прямо до порога, прямо до двери и об нее разбивались, потому что за пределы дома выйти уже не могли.
Снаружи стены были и оставались все теми же холодными глыбами белого камня но шар резной, казалось, обласкан был более холодным солнцем, чем прежде, чем раньше, чем после и до; все, все звуки тогда разбивались и переплетались в единое чудесное полотно ощущений о том, что как в сказке жилось им всем тем, кто был рядом, кто был ей знаком.
И все же чем-то она не смотрелась, в созданную же своими руками пору Золотую не вписывалась, было на счет ее, ее образа и персонажа какое-то неизгладимое ничем противоречие; и это сказалось. И в первую очередь на герое той поры.
На героине.
XX23 год. Барышня
Не там ли
На самой границе, где любая вера
Без следа рассыпается мелкой дрожью
По черной земле, утоптанной
Потерявшим в один лишь миг
Бессмертие свое
Героями своих эпох
Не там ли однажды объявится
Новый герой герой своей Золотой поры?
Однажды летом под мрачным небом, то и дело грозящим разлиться лихим дождем, шустро и совсем незаметно маленькая, маленькая девочка шуганула проходящую у нее на пути по дороге песчаной белую кошку, и в миг лишь один пересекла то расстояние, которое отделяло ее до следующего дома такого же низкого и небольшого бревенчатого строения, которые обступали ровными рядами с обеих сторон широкую тропу убитой земли, что казалось, как камень уже расстилается вдаль, вдаль и далеко еще до центральных ворот.