Внизу, у самой по дошвы горы, на которой мы стояли, изгибалась Москварека, за нею, среди роскошных поемных лугов, подымались стены и высокая колокольня Перервинской обители; далее обширные поля, покрытые нивою, усеянные селами, рощами и небольшими деревушками. Верст на десять кругом взор не встречал никакой преграды: он обегал свободно этот обширный, ничем не заслоняемый горизонт, который, каза лось, не имел никаких пределов.
- Какой очаровательный вид! - вскричал я. - Да это прелесть! И я живу третий год в Москве, а не бывал здесь ни разу?
- То-то и есть, - подхватил Возницын, - мы, видимо, все на один покрой: ездим за тридевять земель, чтоб посмотреть на что-нибудь хорошее, а не видим его, когда оно близехонько у нас под носом.
- Да неужели ты думаешь, - сказал с улыбкою князь Двинский, - что этот обыкновенный и пошлый вид в самом деле очарователен? Небольшая горка, ничтожная река, мо настырь, в котором строение не греческое, не готическое, не азиатское, а бог знает какое, несколько десятин лугов и сотни две разбросанных по полю безобразных изб - ну, есть чем любоваться!.. Ох вы, господа русские!.. Вам все в диковинку!
- Русские! - повторил Возницын. - А ваше сиятель ство француз, что ль?
- Не француз, а побольше вашего видел. Посмотрели бы вы Швейцарию...
- Да к чему тут Швейцария? - сказал Закамский. И что общего между альпийскими горами и берегом Москвыреки? Конечно, и в Саксонии множество видов лучше этого...
- Ну, вот слышите! - закричал князь.
- Да только это ничего не доказывает, - продолжал Закамский, - и в чужих краях, и в самой России есть местоположения гораздо красивее, но и этот веселый сельский вид весьма приятен, и я всякий раз им любуюсь.
- Из патриотизма! - сказал Двинский с насмешливой улыбкою.
- Да погляди кругом, князь! Разве это дурно?
- Конечно, не дурно, потому что у нас нет ничего лучше...
- Вокруг Москвы? Быть может! Но поезди по России...
- Нет, уж я лучше останусь в Москве. Послушай, фон Нейгоф, ведь ты философ, скажи: не правда ли, что из двух зол надобно выбирать то, которое полегче?
- Неправда! - отвечал магистр. - Где более зла, там более и борьбы, а где борьба, там есть и победа.
- Вот еще что выдумал! - вскричал Возницын. - А ес ли я не хочу бороться?
- Не хочешь! Да вся наша жизнь есть не что иное, как продолжительная борьба, и, чем гениальнее человек, тем эта борьба для него блистательнее. Развитие душевных сил есть необходимое следствие...
- Бога ради! - прервал князь. - Не давайте ему говорить, а не то он перескажет нам Эккартсгаузена от доски до доски.
- Не смейся, князь! - сказал Закамский. - Наш прия тель Нейгоф говорит дело, да вот, например, не всю ли жизнь свою боролся с невежеством этот необычайный гений, который родился здесь в селе Коломенском?
Неправда! - прервал Нейгоф. - Историк Миллер до казал неоспоримыми доводами, что Петр Великий родился в Кремле.
- Быть может, - продолжал Закамский, - только здесь, в Коломенском, он провел почти все свое детство. Здешний садовник, Осип Семенов, рассказывал мне, что он сам частенько играл и бегал с ним по саду.
- Какой вздор! - подхватил Возницын. - Сколько же лет этому садовнику?
- Да только сто двадцать четыре года (Этот старик умер в 1801 году - прим.).
- Misericorde! (Пощадите! (Фр.)) - закричал князь. - Сто двадцать четыре года!.. Да разве можно прожить сто двадцать четыре года?
- Видно, что можно.
- Ах, батюшки!.. Сто двадцать четыре года!.. Ну, если мой дядя... Да нет, нынче не живут так долго.
- А ты, верно, наследник? - спросил Возницын.
- Единственный и законный, - отвечал князь, вынимая свои золотые часы с репетициею. - Господа! продолжал он. - Половина второго, теперь порядочные люди в городе завтракают, а мы в деревне, так не пора ли нам обедать?
- А где мы обедаем? - спросил Закамский.
- Разумеется, здесь, на открытом воздухе! отвечал Возницын. - Я велел моему слуге приготовить все - вон там внизу, в роще.
- Как! В этом овраге? - сказал князь.