Это была пухлая от древности желтая книга, переплетенная сгнившей веревкой. Мыши, черви и сырость за восемьсот лет оставили от многих страниц лишь клочья.
— Что это? — настороженно спросил майор.
— Палимпсест.
— Палимпсест?
— Да, да. Палимпсест — это рукопись, в которой прежний текст выскоблен.
— Как выскоблен?
— А очень просто — стальным лезвием, скребком или пемзой. Знаете, окаменевшая есть морская пена — называется пемза.
— Пемзу знаю. А лучше скажите, зачем выскоблен?
— Пергамен, телячья кожа, был невообразимо дорог. Поэтому в ненужных рукописях соскабливали текст и писали новый.
— И здесь был старый текст?
— Был. По-видимому, это — Евангелие Апракос, девятого или десятого века на греческом языке, почерк крупный. Евангелия редко выскабливали, чтобы такое случилось, надо, чтоб текст их страдал серьезными идеологическими недостатками.
— Иван Никифорович! Скажу и я, как ваши ученицы, зачем мне лекции читаете? Объясните лучше, какое отношение имеет ваш палимпсест к делу этого Дениса?
— Самое прямое. Новый текст здесь написан нашим Денисом и на самом современном русском языке.
— И вы беретесь точно доказать это?
— Берусь. Для этого мне нужно только время.
— И вы в состоянии здесь что-нибудь прочесть?
— Укажите, что именно?
— Ну, хотя бы вот здесь… Здесь поменьше клочьев.
— Пожалуйста. В этом месте — на самом верху страницы — написано так: «Мгла сгустилась, и тишина стала плотной, как тело старого дуба…» Смотрите, вот явно русские буквы гражданского почерка — «д», вот «у», «б», это, надо полагать, «а», а тут плесень сильно попортила. А дальше надо читать с сильной лупой, все-таки двенадцатый век. Но чернила, глядите, ах какие были тогда чернила! Можно и под рентген, есть такой метод.
— Еще вопрос. — Майор уже нервничал. — Каким образом вы нашли этот памятник, э-э… это письмо с того света?
— Наутро после того, как пропал Денис, должно было вскрываться в эргастирии помещение, условно атрибутированное нами как чулан. И хотя, как только мы сообщили по инстанции, что у нас пропал сотрудник, нам было приказано раскопки приостановить, мы не утерпели. Я лично не утерпел, не снимаю с себя всей ответственности. Во вскрытой камере оказался этот фолиант, эта весточка из мглы времен.
Майор встал, потому что из космического далека, словно из мглы времен, слышался комариный голос электрички.
— Вы не хотите взять палимпсест с собой?
— Зачем же?.. Держите его в своем сейфе.
Я вышел проводить, и мы всю дорогу шли молча. Надрывались неизменные цикады, внизу полоскалось море, я освещал тропку фонариком. Прощаясь, майор сказал, допустив наконец легкий кавказский акцент:
— Конечно, дорогой, вы все тут чудаки. Не надо обижаться, чудаки украшают мир. Одно бесспорно — на подводной лодке он не уходил… — Он затянулся сигаретой и бросил ее. — Буду докладывать.
Поезд увез его, блеснув красным огоньком, а я повернулся и шагнул в ночь, как в пучину. Шел вдоль стены тростника, за которой, как чудо-юдо рыба кит, вздыхал Понт Евксинский. «Мгла сгустилась, и тишина стала плотной, как тело старого дуба», — повторил я вслух и почувствовал, что по тропинке кто-то идет за мною следом.
Идет, ну и пусть себе идет. А я все пытался с точки зрения самого что ни на есть здравого смысла оценить ситуацию. Но как ни вертел мозгами, как ни просчитывал варианты, все было у нас похоже на банальное помешательство профессионального типа.