А эти глаза? В Древнем Египте такие глаза назывались "говорящими" - тонкие черные черточки проводили египтянки от углов глаз к вискам.
Не зажигая света, в темноте он сделал ручкой экономисту Ленэнерго: "Здрасьте, здрасьте, тетя Рая, вам посылка из Шанхая",- лег, стал курить и думать о другой действительности, сущей в подлунном мире в единстве с этой действительностью, где и Мудряк.
24
Фарфор так себе, и картинка не шедевр, да жаль, пропала тарелка. То ли еще до войны, то ли пока обучался в академии Лютого. Это уж точнее точного - академия: вот тебе смысл всех наук, вот тебе Гегеля полный курс. А на фарфоровой тарелке - сейчас бы стену украсить - Нева, голубая-голубая, над Невой облачка белые-белые, Английская набережная, и пристань, и пироскаф с высокой железной трубой; еще минута - черные плицы красных колес взроют непучинные воды. Казенный пироскаф поступил в распоряжение Бенкендорфа, граф отправлялся в Фалле. На бревенчатой пристани у гранита Английской набережной провожали Александра Христофоровича чиновники Третьего отделения и штаб-офицеры Отдельного корпуса жандармов.
Башуцкий поискал глазами фон Фока, не нашел и понял, что Максим Яковлевич отсутствует по весьма уважительной причине: помер. Стало быть, правой рукой Бенкендорфа теперь вот этот - Дубельт. Худое, жесткое лицо с вислыми усами напоминало какой-то хирургический инструмент; фигурой, жестами генерал смахивал на хромого беса.
Впрочем, не отсутствие фон Фока и не присутствие Дубельта заняло Милия Алексеевича - он подглядывал за майором Озерецковским. Забавно!
Провожающие, притаивая нетерпение, какое владеет подчиненными на проводах высокого начальства, старались изобразить светлую грусть расставания и не менее светлую радость, как бы предвкушая отдохновение Александра Христофоровича в его приморском имении. Майор же Озерецковский отличался от всех прочих видом совершенного уныния. Рост немалый, выправка отменная, вылощенный, выхоленный, белолицый, чернобровый, он, личный адъютант шефа жандармов, глядел обиженно. Ей-ей, школьник: вместо каникул экзамены. И верно, майор, как и в прошлом году, уехал бы с графом в Фалле. То-то приволье! Ан нет, задали задачу, ни справа, ни слева подсказки. Даже Милию Алексеевичу не придумать, как найти владельца носового платка с меткой "Л. Л. Г.". Он совсем было призабыл историю с умерщвлением старухи графини, оказавшейся княгиней, да, наверное, и не вспомнил бы, не прицепись давеча этот Мудряк со своими домогательствами. Ну да ладно, "Богатырь" уже развел пары.
Пироскаф побасил, посвистел, пошумел и отдал швартовы. Провожающие бодро крикнули "ура", Башуцкий увидел разинутый рот унылого майора. Под черными плицами красных колес звучно вскипела изжелта-белесая пена, послышался запах "королевской эскадры"... В начале войны, только что забритый, в негнущейся робе и грубых бахилах, имевших не совсем табельное название "говнодавы", попал он на колесный грузовой пароходишко. На один из тех, что были мобилизованы для нужд военного флота и благодушно-усмешливо прозывались "королевской эскадрой". Пахли они плохоньким каменным углем и еловыми дровами. Пироскаф "Богатырь", разворачиваясь, выбирался на невский стрежень. А вечером, на закате, матросы-песенники споют "Как на матушке, на Неве-реке...".
В прошлые годы, едва миновав Кронштадт и Толбухин маяк, Александр Христофорович светло устремлялся в любезный душе приморский замок. Но вот уже смеркалось, залив подернулся сизым, сиреневым, ясный обломок солнца, словно бы подрагивая, окунался в волны, уже семейно поужинали, уже матросы стройно спели и про матушку Неву и про волжских разбойников, а Бенкендорфа не оставляла угрюмая печаль.