* * *
Шестилетний Мишка, поссорившись из-за гамака с ребятами, орал на свою мать и тетку:
- Зачем вы привезли меня на эту проклятую дачу? Чтобы я трепал свои последние нервы? Зачем?
И дрыгал, как истеричка, ногами. А интеллигентная тетка, бледная, как полупокойница, целовала его в глазки дрожащими губами:
- Успокойся, маленький... Успокойся, моя крошка.
* * *
К старости почти перестаешь чувствовать весну, лето, осень, зиму. Только: тепло, холодно, мокро, ветрено.
Какая скука!
* * *
Растирая мне молодыми сильными руками поясницу, массажистка вдруг сказала:
- Вчера развелась с мужем.
- А кто он был, этот ваш муж?
- Знаете пословицу: не стал инженером, будь офицером, - ответила она.
Хорошая пословица. Я не знал ее.
* * *
В приемной сановника маститый NN кладет на язык таблетку.
Хорошенькая секретарша лукаво спрашивает:
- Министра культуры боитесь?
- Нет, - отвечает NN, - я боюсь культуры министра.
* * *
- Я молю Бога, Боренька, чтобы у тебя всегда был один лишний рубль, говорила мудрая еврейская мама своему сыну, у которого всегда не хватало по крайней мере одной тысячи.
Боренька - Борис Евсеевич Гусман. Лицом этакий курносый еврейский император Павел. Только добрый, симпатичный и совсем не сумасшедший.
Он написал интересные книги - "Сто поэтов", "Чайковский" (монография; света не увидела). Он много лет подряд работал с Марьей Ильиничной Ульяновой в "Правде". Сталин турнул его оттуда, но почему-то не посадил, а отправил в Большой театр.
Мой друг руководил им "со свежинкой". Сталин и оттуда турнул его за эту самую "свежинку". Но опять не посадил, а "кинул", как тогда говорили, в Радиокомитет. После чего, не слишком канителясь, конечно, посадил за... "аристократизм в музыке", то есть за передачу по радио симфоний Бетховена, Скрябина, Равеля, Дебюсси и Шостаковича.
В обвинительном заключении было сказано: "Гусман завербован во "враги народа" Керженцевым".
Керженцев, его патрон по Радиокомитету, умер, никем никогда не потревоженный, с пышным некрологом в "Правде".
Xi * *
Самое убийственное для женщины, если она не слишком молода и хороша, вести себя, как юная красавица.
А ведут, ведут. И даже совсем не дуры.
* * *
Жена выставила мужа из спальной. Поссорились. Тот перебрался спать в другую комнату.
Забравшись к матери в кровать, дочурка спрашивает:
- Значит, наш папа теперь уже не папа, а просто сосед?
* * *
Хорошие писатели поступают так: берут живых людей и всаживают их в свою книгу. Потом те вылезают из книги и снова уходят в жизнь, только в несколько ином виде, я бы сказал, менее смертном.
* * *
Надо быть животным, чтобы хоть раз в жизни не подумать о самоубийстве.
Мне кажется, что это моя мысль. А может быть, и не моя.
* * *
Меня так замучили "проработками", что я уже не охаю, а только смеюсь. Совсем как дочка Пыжовой. У девчушки както заболел зубок. Мать повезла ее к врачу. Вернулись. Ольгуша залезла в кроватку и смеется.
- Ты чему радуешься? Зубок выздоровел?
- Нет, не потому.
- А почему?
- Ковыряли, ковыряли, а зубок-то все болит.
* * *
Наш Игорь, наш герой-любовник бывшего Александрийского театра, одеваясь в передней, вытер пыль на ботинках своим кашне, а потом шикарно накинул его на шею.
Он из интеллигентской семьи - прадед, дед и отец архитекторы, мама педагог (преподает французский язык), сам чутьчуть не кончил философский факультет, в театре играет не только Ваську Пепла из "На дне", но и дона Цезаря де Базана, который, как известно, и "перед королем Испании не снимал своей шляпы".
И вот это "кашне"!
Воистину наша эпоха удивительная.
* * *
Старый Эйх - так называли мы в домашнем кругу профессора Бориса Михайловича Эйхенбаума - однажды без улыбки спросил меня:
- А знаешь, Толя, что во Французской Академии сказал о тебе Виктор Г