Зависимость от книги сказывалась и в манере писать, и в выборе тем, и в настроении; индивидуальность автора в огромном большинстве случаев была совершенно неуловима, она поглощалась рабским подражанием в прозе Тургеневу, Короленко, Чехову, в стихах - Некрасову, Никитину, Надсону.
В материале, который теперь я имею в руках, - почти совершенно отсутствует подражание. Единственный писатель, техника которого, видимо, влияет на самоучек, - это Андреев, но и подражания ему, будучи очень обильны у студентов и вообще у лиц интеллигентных профессий, - не часты у рабочих и крестьян. В моём материале их - семь, все они являются попытками неудачными и чисто внешними: авторы берут манеру Андреева начинать фразу союзом "и" и безуспешно пытаются придать языку однотонный, гипнотизирующий ритм, свойственный стилю Андреева.
Нередки заявления такого тона:
К р е с т ь я н и н - кончил двухклассное училище:
"Если хотите знать, - то я - я сам, и не поклонник ни Ницше, ни Толстого, ни Сократа, ни Христа. А прямо я - один, и убеждения мои - все мои, родившиеся во мне."
К а т о р ж н и к, бывший матрос:
"Книг прочитано много, а взять в них оказалось нечего, остался сам по себе. Говорят - надо читать старых писателей, те лучше, так пришлите старых."
Человек этот настроен лирически, им написано такое стихотворение:
"Если бы сняли с меня цепи,
Я пошел бы в божий храм,
В уголку тихонько стал бы,
Помолился там:
Христе боже! Души слабых
И усталых - пожалей!
Напои сердца их верой,
Луч надежды им пролей!.."
Р а б о ч и й:
"С трудом достанешь растрепанный журнал, придешь с работы и читаешь до света. Вот - свисток и в голове свисток, а на душе - тоска; что вынес я из книги?.. Мутное что-то."
К р е с т ь я н и н, ложкарь:
"Пришлите, Христа ради, хорошего, живого чего нибудь, а это не идет на душу! Слышал - есть поэт Суриков и Слепцов, прозаист, вот их бы мне."
К р е с т ь я н и н:
"Сборники мне не понравились, похабщины у нас и своей довольно, этим нас не удивишь. А вот достал я у священника, о котором писал, Лескова, приложение к "Ниве" - господи помилуй, как хорошо! Такое родное и грустное все, такое близкое душе. Чехова, тоже приложение, прочитал две книжки, хохотал, как чорт. Матери с женой читал, тоже самое, разливаются-хохочут. Вот - и смешно, а мило!"
В списках требований на книги, получаемых от разных групп и лиц, имена старых писателей встречаются всё чаще, из современных же спрашивают почти одного Андреева, причём заметно, что наиболее читаются и нравятся первые три его тома.
Однако надо сказать, что интерес к беллетристике, видимо, вообще понижается: в требованиях преобладают книги по истории, естественным наукам, по истории культуры и литературы. Поражаешься: откуда в посаде Снеговом, Херсонской губернии, или в Осе, Пермской, знают имена Леббока, Тейлора, Циттеля, Тимирязева, - часто спрашивают его чудесную "Жизнь растений", - Бельше и Геккеля.
Очень жутко и больно отмечать рядом со стремлением "человека страшной жизни" к благам культуры его скептицизм и недоверие к интеллигенции. Иногда приходится выступать в совершенно не свойственной мне роли защитника обижаемой интеллигенции, но это не укрощает людей.
В одном случае цитирую слова Н.К.Михайловского: "Русская интеллигенция и русская буржуазия не одно и то же, они, до известной степени, враждебны и должны быть враждебны друг другу". Корреспондент мой, крестьянин, эсер, состоявший в ту пору под судом, зубасто отвечает:
"Нам в степенях разбираться времени нет. Вы меня Михайловским, я вас Щедриным: "Где веселые адвокаты? Адвокаты-то нынче, тетенька, как завидят клиента... Ну, да уж бог с ними! Смирный нынче это народ стал, живут наравне с другими, без результатов...