Место было необычное для такого рода дел, раньше они проходили в здании Военной коллегии на ул. 25 Октября.
- Где это такое?
- Рядом с аптекой Феррейна. Расстояние пустяковое, но разница существенная: подсудимых в перерывах обрабатывали на Лубянке, в судейской комнате стояла аппаратура для подслушивания. Подсудимых было 15 человек; один, Брегман из Министерства госконтроля, скоро выбыл, потому что его поместили в санчасть. Относительно остальных МГБ заранее определило, что 13 будут расстреляны, а академик Лина Штерн получит тюремный срок и высылку. Соответствующие бумаги ушли в инстанцию. Возражений оттуда не последовало. Суд начался с накладки. Только Фефер и Теумин признали все обвинения; четверо, Лозовский, Маркиш, Шимелиович и Брегман, их полностью отвергли, остальные согласились с ними только частично. Дальше было не лучше. Председательствующий генерал-лейтенант Чепцов чувствовал себя неуютно. Давать вышку на основании таких дырявых обвинений ему не хотелось.
- Он что, был последователь Толстого?
- Он был тертый калач, в Военной коллегии прошел все ступени - от делопроизводителя до председателя. Отправил на тот свет множество людей, включая лиц еврейской национальности. В частности, в ноябре 50-го Военная коллегия приговорила к расстрелу 9 евреев с ЗИСа, а также журналистов Мириам Айзенштадт-Железнову и Самуила Персова.
- Чем эти жертвы отличались от других?
- Сказать трудно, он у меня на исповеди не был. Может, боялся, что, посылая на смерть антифашистский комитет, выглядит фашистом. В любом случае, то, в чем обвинялись подсудимые, по меркам Чепцова, выглядело смехотворно. Вот вам иллюстрация для сравнения. На бухаринском процессе нарком земледелия Михаил Чернов признался в том, что а) 10 лет был агентом германской разведки, б) занимался активным вредительством в сельском хозяйстве, например, в масло подкладывали битое стекло. Другие подсудимые выглядели не лучше. Что было здесь? Мелочевка. Артист Зускин ставил плохие пьесы, которые возбуждали у зрителей националистические чувства. Поэт Квитко "содействовал в сборе материалов об экономике СССР для отсылки их в США". Тот самый Квитко, стихи которого знал каждый советский ребенок: Климу Ворошилову письмо я написал, товарищ Ворошилов народный комиссар... Рюмин клялся и божился, что приговоры по делу ЕАК одобрены Политбюро. Чепцов не хотел ему верить на слово, опасался, чтобы при следующей перемене погоды его не обвинили в грубых нарушениях социалистической законности. Он сначала перенес некоторые заседания на свою территорию, а в начале июля и вовсе остановил процесс, послав дело на доследование. Шаг необычный, даже неслыханный. Чепцов пошел по кабинетам власть предержащих в поисках совета и поддержки. Список тех, к кому он обращался, длинный: генеральный прокурор Сафонов, председатель Верховного Суда Волин, Шкирятов из КПК, председатель Президиума Верховного Совета Шверник, секретарь ЦК Пономаренко, еще кто-то. Все только разводили руками: принять решение может один Маленков. Когда Чепцов вместе с Рюминым и Игнатьевым предстал перед Маленковым, реакция последнего была нервная: "Вы что, нас хотите на колени поставить перед этими преступниками? Приговор по этому делу апробирован народом, этим делом Политбюро занималось три раза. Выполняйте решение Политбюро!" Сия истерика подтверждает, что предмет был чувствительный, иначе зачем его обсуждать трижды. С 11 по 18 июля проходило вторичное слушание дела, где был вынесен заранее одобренный народом приговор: расстрел для всех, кроме Лины Штерн. Апелляции по таким делам не полагалось, все осужденные подали просьбы о помиловании в Верховный Совет, которые были отклонены. 12 августа их казнили. Дело это мутное и странное.