Минут через пятнадцать я зайду и прибавлю до ста двадцати. А теперь ложитесь. Меня ждет больной.
Бонд неохотно улегся, голова его утонула в мягкой кожаной подушке и он пробормотал:
- Разорвет - подам на вас в суд.
Заурчал мотор. Ремни то натягивало, то отпускало - Бонда словно мял великан в огромных, но нежных лапищах.
- Ведь хорошо, правда?
- Хорошо.
Он слышал, как за Патрицией захлопнулась дверь. Под щекой его мягкая подушка, спину приятно потягивает, мотор гудит мирно, усыпляюще. А он-то, дурак, боялся!
Минут через пятнадцать снова хлопнула дверь, отодвинули занавеску:
- Ну, как вы тут?
- Отлично.
Девушка потянулась к переключателю. Бонд поднял голову: стрелка подползала к ста двадцати. Потянуло сильнее, мотор загудел громче.
- Еще пятнадцать минут, - сказала Патриция.
- Ладно, - неуверенно ответил он, примериваясь к окрепшему великану. Задернули занавеску, и хлопка двери он уже не различил в шуме мотора... И скоро привык к новому ритму.
Еще через пять минут щеку вдруг обдуло ветерком, и Бонд приоткрыл глаза. К переключателю тянулась мужская рука. Жмет на рычажок... И тут рвануло, дернуло так, что он завопил от боли, его словно вздернули на "дыбу". Рука выпустила рычажок: мелькнула маленькая красная молния с двумя вертикальными черточками. И в ухо ему шепнули:
- В другой раз, милейший, не будешь вмешиваться не в свое дело.
Ревел и рычал мотор, ремни рвали тело; Бонд слабо стонал, пот капал с кожаных подушек на пол.
А потом наступила ночь.
III
МЕСТЬ
Хорошо, что тело не помнит боли. Иное дело приятные воспоминания запах, вкус, поцелуй... Их сладость не забывается. Бонд медленно приходил в себя и удивлялся, что боли нет. То есть, конечно, болела спина, каждый позвонок - точно отколотили палкой - но это боль изведанная, знакомая, ее можно превозмочь. Ревущий же смерч, крутивший его, глушивший сознание, стих. Что же именно чувствовал он, Бонд, в тех мучительных объятиях? Помнилось лишь, что был он ничтожней пучка травы в тигриной пасти...
- А теперь расскажите, как это случилось, - попросила Патриция. Случайно задели переключатель? Вы нас так напугали! Никогда ничего подобного не было, в принципе устройство совершенно безопасно.
- Понимаете, мне захотелось устроиться поудобнее, я потянулся и, кажется, задел за что-то рукой. Больше ничего не помню. Мне повезло, что вы быстро вернулись. - Он честно смотрел ей в глаза.
- Теперь все позади. У вас, слава Богу, серьезных повреждений нет, еще два дня, и будете как огурчик.
И действительно, через два дня Бонд вернулся в тихий мирок "природного метода". И сразу же холодно и энергично принялся наводить справки о графе Липпе - как сделал бы во время войны, выслеживая вражеского агента в Стокгольме или Лиссабоне. Он стал разговорчив и любопытен. Болтал с Патрицией: "А этот Липпе что, серьезно болен? Ах, он худеет! Наверное, принимает специальные ванны? Говорите, в турецкой бане... Нет, я там еще не был, обязательно схожу". С массажистом: "Что-то этот силач давно не показывается, граф - как его, Риппе, Хиппе? Да-да, Липпе. В полдень, говорите? А что, пожалуй, это удобно... Я от вас еще в турецкую баню зайду, погреюсь". Так он невинно беседовал и постепенно выстраивал план, по которому они с Липпе останутся с глазу на глаз в звуконепроницаемой процедурной.
Одновременно, по скудным сведениям, Бонд пытался представить, что это за человек. Хотел ли он только припугнуть Бонда на "дыбе" или - ведь Липпе не знал, чем закончится пытка - убить? Но зачем? Что за тайну он бережет? Ясно одно - тайна есть, и нешуточная...
Сообщать о происшествии в Штаб Бонд не собирался. Покушение в санатории "Лесной"! Глупо, смешно. Он, умелый солдат, выставляется дурачком.