Рабочие негодовали: "Революцию мы сделали, а нас опять на заводы загоняют!"
"Проститутка Троцкий! -- думал я, а что вы заставили делать рабочих после вашей Октябрьской революции -- то же самое, потребовали, чтоб рабочие вернулись к работе. Для вас -- провинциальных журналистов, недоучившихся студентов, выскочивших благодаря революции в главари огромного государства, -революция действительно произошла, а что ж для рабочих? Для рабочих ее не было. При всяком режиме рабочий вынужден работать. Вы ничего не могли им предложить другого. Класс, который сделал революцию, сделал ее не для себя, а для вас. И до сих пор никто не предложил ничего иного, никто не знает, как отменить само понятие "работа", покуситься на основу, вот тогда будет настоящая революция, когда понятие "работа" -- имеется в виду работа для денег, чтобы жить, -- исчезнет".
По странному совпадению партийные товарищи принесут мне эту книгу на демонстрацию против "Нью-Йорк таймс", которую некоторые из них наблюдали в течение продолжительного времени, даже помогая нам раздавать листовки.
Тогда, после митинга, Кэрол позвала нас к себе, она живет в Бруклине, в этом же доме живут еще человек шесть-восемь членов ее партии -- дом как бы партийная ячейка. Ехали мы в сабвее, потом шли пешком. Александр, отстав от всей компании, подозрительный и помешанный на фрейдизме Александр, говорил мне шепотом: "Слушай, почему они все такие ущербные, ты не находишь? Погляди, какие девицы, -- что-то в них не то. Кэрол-то сама нормальная, но и то, мне кажется, у нее не в порядке с сексом".
-- Слушайте, Аля, что вы хотите, -- сказал я ему тогда, -- революционеры, по моим наблюдениям, всегда такие. Можно найти ущербность и в Ленине и в ком угодно, разве для нас с вами это важно? Нам нужна клика, сообщники, вы же знаете, что в этом мире нужно принадлежать к какой-нибудь клике. Кто вас еще берет, кому вы еще интересны, а они вас и меня берут, мы им нужны, они нас пригласили. У меня и у вас единственный выход: к ним. Мы-то с вами не ущербные? Согласитесь, что в какой-то степени да.
Я был .прав, не обязательно к "Рабочей партии", но по всем причинам выходило, что, попади мы к недовольным мира сего, довольным мы были на хуй не нужны. А что не пошли бы мы к ним -- к довольным -- это уже другой вопрос.
Мы пришли в объемистую квартиру Кэрол, которую она разделяла с подругой. Ее руммэйт спала где-то в глубине. Мы устроились в гостиной, Кэрол сделала какие-то бутерброды, и мы пили купленное пиво и разговаривали. Позже пришел оратор Питер. Нам задавали много вопросов, мы задавали много вопросов, вечер затянулся до третьего часа ночи. У меня в то время, как и на каждого человека, были на Кэрол какие-то сексуальные надежды. Несмотря на ее пол, она была мне почему-то приятна. Приблизительно: я хотел с ней делать любовь, -- но люди приходили и уходили, все соседи перебывали у Кэрол, и я даже не мог с ней поговорить. Только что она на корточках сидела возле дивана, на котором помещался я, и иногда мне непонятное переводила, не позволяя мне уступить ей место на диване -- вот и вся близость.
Наконец, все ушли, и последними уходили мы с Александром. Почему последними? Она не позволяла нам уйти со всеми. "Не уходите все сразу", -сказала она. В обществе, с людьми, она была веселая и, как видно, очень остроумная, так как все смеялись время от времени ее словам, к сожалению, я почти не понимал ее шуток. Она ползала по полу, было мало стульев, ребята и девушки предпочитали сидеть на полу, Кэрол тоже предпочитала.
Она пошла проводить нас до сабвея. На улице оказалось очень холодно, внезапно очень похолодало. Мы дошли до входа в сабвей, она стала с нами прощаться, но я сказал ей: "Кэрол, извини, мне нужно сказать тебе пару слов наедине". -- "Извини, Александр, -- сказал я Александру. -- Одна минута".
-- Ничего страшного, -- сказал Александр.
Мы отошли.