А «женщина-кошка» по обыкновению предпочла уединение. Это было весьма непросто. Все скамейки перед фасадом и приличные местечки на заднем дворе были плотно оккупированы, по всем дорожкам вокруг брели прочие пациенты с близкими. Скрыться от лишних глаз было негде. Разумеется, я не Бритни Спирс и не пуп земли, люди тут были со всего района и со своими проблемами. Но мне больше всего на свете хотелось спрятаться от глаз, найдя своё место под солнцем, в буквальном смысле. В третий раз выслушав от отца железное обещание быть скоро, я вздохнула и резко поменяв направление, удачно отделалась от хвоста в виде прилипшей врачихи с мобильником, чей рабочий халат был наспех скрыт под плащом. Без цели осталась ещё пара халтурящих топтунов с потрёпанным видом. Я прошла в балетках прямо по газону с распустившимися одуванчиками и розовыми гиацинтами.
Там за пышными кустами отыскалась чудесная полянка, нагретая солнцем, с полным отсутствием посторонних. Полянка интроверта. Где я вдруг подалась порыву сплести из сорванных цветов венок для волос. Перед глазами стоял мамин самый любимый портрет, где её запечатлел случайный фотограф на студенческом пикнике. Самое удивительное, что я его никогда не видела, фото с породистым юным лицом естественной красоты, обрамлённое светлыми волосами и пышным венком из лесных цветов, оказалось таким крутым по тем временам, что стало яблоком раздора. Снимок вышел, словно кадр из культового фильма о лесной красотке, но так и не был отбит мамой у однокурсниц, знакомых с тем фотографом, который после выставил портрет девушки в венке в качестве портфолио своего ателье.
У меня получилось с упоением, но не так роскошно. Короткие розовые цветочки вываливались из тройного колоска одуванчиков, но самое важное мне стало тепло и легко на сердце, как никогда. Я примерила венок, но быстро сняла, чтобы не видел никто. Мне казалось в тот момент, что не солнце светит, согревая, а мамины глаза любуются с неба. Я чувствовала её незримо вокруг. Припомнились фрагменты сна, в которых мама, как и при жизни, говорила, что сейчас будет лучше, она не будет доставлять нам хлопот, а станет самым сильным любящим ангелом-хранителем.
Я развеяла чувство безбрежной тоски и несправедливости. Мне хотелось к маме, несмотря ни на что, как потерявшемуся ребёнку. Шла по наитию и плакала под чёрными очками. Обойдя кусты, с веночком в руках вышла на дорогу, по которой автомобили объезжали больничные корпуса непосредственно на территории. Что-то подспудное потянуло дальше, к низким строениям, показавшимися заброшенными. Сначала, мне показалось, что это желание выплакаться именно здесь обусловлено отдалённостью, прохожие здесь почти не ходили. Спиной к многолюдной больнице, глядя в эти безответные кирпичные стены, я вдруг ощутила де-жа-вю из детства, когда хочется рыдать от безнадёги, что потерялась в толпе людей на рынке или в парке. От внезапной слабости я присела на низкую плетень рядом, где чуть скрылась под молодыми деревцами и начала ронять слёзы безостановочно. Молча. Казалось, всё сдерживаемое вторые сутки выплеснулось, но дна в этом горном озере было не видно. Кто-то проезжал на машинах мимо периодически, но драма была скрыта под очками. Остановил только звонок близких они наконец-то прибыли по месту назначения с фруктами и пирожными.
Привет! издалека ещё махнул взволнованный отец, выдавливая из себя улыбку и приободрения для меня. Сестра, как всегда, была сдержана, но больше всего говорила о том, что у неё на работе в способность остаться живой и невредимой после падения с девятого этажа просто не могут поверить, но замечают, что всё произошло в большой православный праздник Вознесения Господня.
Здравствуй, девочка моя, ещё раз сказал мне папа, обнимая, А чего ты здесь сидишь? Здесь же он запнулся, борясь с немужскими эмоциями, и снова посмотрел на меня с удивлением и горечью главной утраты в глазах, Здесь же мама находится пока, до похорон. Вон там, в этих кирпичных флигелях у них, ну, сами понимаете, какое отделение. Я вчера сюда утром бегал за справками. И сюда одежду ритуальную мамину приносил
Я не знала подавленно прошептала я и, когда меня стало накрывать второй волной, отец, крепче приобняв, поднял и повёл прогуляться к вертолётной площадке, в противоположную часть окрестностей. Как можно дальше, чтобы не возвращались смертельные мысли, но теперь у меня в голове постоянно стояла эти убогие строения с арочным приглашением внутрь. Мы медленно пошли, полились заготовленные беседы для отвлечения, а вслед нам с просторного крыльца смотрела проницательным взглядом Кира. Она откуда-то тоже знала, что там, за парковым озером по другую сторону дороги мир усопших, который действительно после захода солнца настойчиво беспокоили посторонние, обрядившись некой службой особой экспертизы.