ВЕСНА НА НЕВСКОМ
Слышишь, в зонтик стучится весна,
На проспектах случайные лужи.
Нам сегодня с тобой не до сна:
Ветер невский нам голову кру́жит.
И зажгутся вот-вот фонари,
На Одесской не дремлет фонарщик,
На своих постаментах цари,
Дождь нежданный на месте, обманщик.
Бьют дождинки свой степ по воде
На канале, где жил Грибоедов,
Эти капли сегодня везде,
С самых первых весенних рассветов.
Ах, ты, горе моё от ума,
Не настроен дождь на скоротечность,
Вдоль канала промокли дома,
Мокнуть им ещё целую вечность.
Над соборами ангелы бдят
В изумрудных, промокших одеждах,
Чтобы мы отсырели до пят,
Чтобы мы потерялись в надеждах.
Поспешим за железный забор,
Где дома и дворы, как колодцы,
Там, на Невском, несут свой дозор,
Невзирая на дождь, полководцы.
ЭТО БЫЛО, ПОЖАЛУЙ, НЕПРОСТО
Отцу
Это было, пожалуй, непросто.
И задуман был винтик хитро,
Чтоб вставлялся в удобные гнёзда
У ракеты в стальное нутро,
Чтоб сгорел в атмосферных осадках,
Не упал в казахстанский ландшафт,
Чтоб ступень отработала гладко
И остался в живых космонавт.
А потом всё отметили пьяно
Орден в водку, в граненый стакан.
И купил ты мне фортепиано-
Наилучшее из фортепьян.
Чтоб Чайковский, Рахманинов, Шнитке
Заходили в уютный наш дом,
Только слуха не дал бог улитке,
И улитка мечтал о другом.
И хотелось улитке не ползать,
А безумно мечталось летать
И, маршруты наметив по звёздам,
За мечтою своей убегать.
И бродил он к Востоку от дома,
Там, где Обь омывает Сибирь,
Там он строил свои космодромы
На военный, не штатский ранжир.
Годы шли. Пианино дождалось
Наконец-то обученных рук,
Ритму клавиш оно отзывалось,
Ноты выучил выросший внук.
Ты смотрел с недоступного неба,
Как звезда по земле мажет тень,
Как красиво и в чём-то нелепо
В атмосфере сгорает ступень.
НА КЛАДБИЩЕ СТАРОМ КРАСНОУФИМСКА
Шаламовой Дарье Александровне,
сестре моего деда Шаламова Ивана,
которую мы называли баба Даша.
В старой церкви, на кладбище старом,
плачут свечи у древних икон
Ты кормила меня виноградом
в те года, что уже испокон.
И другие, но чёрные галки
с колокольни взирают окрест
Ты любила на окнах фиалки
и на Пасху твердила: воскрес!
Но сверкают анютины глазки,
где лежишь ты среди тишины,
рядом с мужем, поверившим в сказки,
с тем, который вернулся с войны
В ту деревню, где девки и вдовы
не стирали мужицких портков,
разорвать были парня готовы,
а ты старше на двадцать годков.
Может, ведьмой была, ворожеей
или знала какой приворот?
Но, впустивши во двор без затеи,
ты уже не открыла ворот.
И ушла ты однажды, под утро,
с ним прожив тридцать пять долгих лет,
а туман был такой же, как будто,
в тот далёкий военный рассвет
Я на камень смотрю посеревший
и в твои молодые глаза,
виноградом давно перезревшим,
хмелем в сердце стучится лоза.
МЕСТЬ И ЗАКОН
Я, похожий слегка на Дхармендру*,
Всю наличность поставив на кон,
Три гвоздики и галстук в аренду,
Шёл на фильм с тобой «Месть и закон».
Улыбалась Басанти с экрана.
Это Индия! Как хороша!
Хороша, недоступно желанна
В жарком танце её живота!
Виру с Джаем стрелять было важно,
Так, чтоб смерть собрала урожай,
Но каким бы он ни был отважным,
Погибал весь израненный Джай.
Мне же были сегодня важнее
Три гвоздики и запах волос,
И ресницы, что длинных длиннее,
И курносый, задиристый нос.
Пахли волосы сеном и мятой,
Фонари освещали наш путь,
И последний трамвай «двадцать пятый»
С этих рельсов не мог повернуть
А сегодня припомнилась юность,
Вёз меня «двадцать пятый трамвай»
У подъезда ты не обернулась,
Так погиб тобой раненный Джай.
*Дхармендра популярный в 70-е 80е года прошлого века Индийский киноактёр.
в фильме «Месть и закон» играл роль Виру.
БРЕМЯ БЕЛЫХ*
Посвящается бойцам третьей военно-строительной роты