Синеглазка ничего этого не слышит, она весь день в Модном Доме. Выкройки, примерки, капризные манекенщицы. Зато работа в пяти минутах ходьбы. Скиталец из-за этого и выбрал Капеллу.
Вечером встречает её у проходной, и они бродят по улицам. Иногда заходят в пышечную и пьют бочковой кофе с напудренными пышками. Потом идут домой, слушают музыку, читают, занимаются всякими мелкими, повседневными делами.
Скиталец смастерил кровать крепкую, из дубовых досок. Внизу приладил длинную неоновую лампу. Она соединена с будильником и магнитофоном. Будильник не звенит, он замыкает цепь. Тогда под кроватью вспыхивает голубой свет. Будто волны под кораблём. И звучит «Стена» Пинк Флоид.
Под эту музыку совсем не хочется вставать и бодренько идти на работу. А хочется плыть на самодельной лодке, слушая шум волн и нарастающие крики чаек.
А потом прыгать с утёса. И бесконечно погружаться на глубину.
Уйти от такого «пробуждения» нет сил. Синеглазка частенько опаздывает на работу, ловит косые взгляды, привирает.
***
Лили живёт с бабушкой. И с папой тоже, но его, как всегда, не бывает дома. Теперь особенно часто. Ведь Синеглазки нет, его никто не встречает, не готовит кукси и лагман, не ждёт на старой оттоманке, чтобы вместе скакать сквозь горькие травы.
На выходные Скиталец забирает Лили и гуляет с ней по городу. Они чудно ладят, им не скучно вместе. Под вечер являются этакими заговорщиками, перемигиваются.
Синеглазка жарит блины, которые куда-то нет, ну интересно всё-таки, куда?! быстро исчезают. Она в упор не видит двух приблудных собак под столом, которые воруют блины и хихикают.
Иногда приходят его друзья. Такие же скитальцы, как и он в прошлом. На столе появляется бутылка портвейна, потом вторая. Синеглазка прячет глаза, тайком плачет в ванной. Скиталец оживлён и разговорчив. Сам жарит картошку, режет селёдку, лук.
Потом берёт гитару и выговаривает под отрывистый бой: «Мы похоронены где-то под Нарвой Мы были и нет».
Синеглазка чувствует себя лишней. Она есть и её нет.
***
Но вот пришла весна.
Свежий ветер хлопает форточкой, остатки сугробов только за городом. На улицах чистый, облитый из поливальных машин асфальт.
Она просыпается от музыки Пинк Флоид, неонового света, с которым соперничает утреннее солнце.
Рядом никого нет.
Наверно, встал пораньше и пошёл убирать дворы Капеллы. Неужели надел замшевое пальто, которое Синеглазка сшила ещё осенью? И новых ботинок нет.
Она уходит в Модный Дом, но к обеду возвращается.
Нет и не приходил.
Вот оно, началось!
Она ждала этого полгода, накопила ворох обрывочных примет. Забила ими кладовку памяти, повесила бирку «Скиталец» и никогда туда не заглядывала. Просто собирала всё более-менее подходящее. До поры-до времени.
И вот это время наступило. Открыть кладовку или нет? А вдруг это сделает её несчастной?!
«Ты будешь с ним несчастна», каркнул Ворон.
Надо открыть эту кладовку и прикинуть, что могло произойти.
О чём он говорил Синеглазке? Ну, тогда, на скамейке.
Он ей не подходит Он никому не подходит Жена ушла, не смогла
Я вольный ветер, я Скиталец брожу по свету
Что он говорил своим друзьям? За бутылкой портвейна.
Счастливые вы дурачки на меня не глядите я для вас умер.
И ещё фотографии, которые она случайно нашла у него в рюкзаке. Нет, не рылась, просто хотела постирать
Расска-а-а-зывай!
Он тогда разозлился, она сразу поняла, что зол невероятно. Эти фото из той его жизни: горы, тайга, палатки, байдарки. Сам нечётко, на заднем плане. Девушки на переднем. Он хранит их лица, крепкие тела
Стоп! Вдруг с ним что-то случилось, а она тут кладовки разбирает!
Надо бежать, звонить! Но куда? Начинают искать лишь на третий день. И только по заявлению родственников. А она никто.
Так и скажет: «Я ему никто, но найдите его поскорее».
Много вас таких тут ходит.
Придётся ждать три дня. Ну, или хотя бы до вечера.
А как ждать? Сидеть здесь, под крышей, и прислушиваться к звукам на лестнице? Или дежурить во дворе?
Живете
Синеглазка ждала два дня. Она сидела в мансарде, прислушиваясь к звукам на лестнице. Потом выбегала во двор, стояла у арочных ворот. Мимо неё проходили на репетицию артисты и прочий музыкальный люд. Вечером поток зрителей перегораживал обзор, и она то и дело взлетала на последний этаж: всё казалось, что пропустила его.