Что? с долей возмущения ответил он, пытаясь вспомнить все детали сна.
Почему ты не отвечал? надавила возмущением она.
Потому что я сплю! ответил он невежливо, поднимаясь с кровати.
Нашёл взглядом дневник и беглым почерком извлёк из себя всё, что увидел в своих снах, пока она что-то рассказывала ему о своём вчерашнем дне. Как обычно, прослушал половину, как и во всех диалогах его жизни.
А ты как там? Что так поздно спишь? Ты ведь ранний человек!
Я встаю ни утром, и ни рано, а тогда, когда открываются глаза. ответил зачем-то вальяжно, а добавил с усмешкой. Беззаботная жизнь!
Ладно. Ты соображаешь, значит, всё хорошо. Это всё, что я хотела узнать. Пока. Не веди себя так
«Не веди себя так? Это как? Ладно, не буду спрашивать. Уже завтра всё забуду и попытаюсь быть выше, чем есть на самом деле, чтоб не вести себя так!».
Родственников понять можно переживают, волнуются, ведь он стал другим закрытым и недоступным. Но художник считал, что переживания ничего хорошего не благоволят особенно, переживания родных по крови. Тоже были свои заморочки.
Но сколько раз он замечал это как только расскажешь о чём-то рискованно важном или волнующем душу, так сразу всё шло ещё больше наперекосяк, чем мог себе позволить. Наверное, поэтому мало, кто делится с близкими своими бедами. В живом общении в этом был ещё какой-то смысл, но в иные общения он не верил, да и себе не верил в них.
На часах 15:00. Проснулся, действительно, поздно, а ноги, встав с кровати, не спешат на улицу, не спешат на кухню зарядить себя энергией. Ноги тянутся выше, но в небо лестница ещё не построена.
Около четырёх часов осмысленного блуждания по дому, деления всего на за и против, и он почувствовал, что сможет! Передать свой дар бумаге легко главное, желать этого, а не для чего-то там творить.
«Нет смысла жить, если я не сделаю этого. Нет смысла! Не хочу я жить, как другие. Грустно всё это у них получается, и, как хорошо, что этого не замечают.».
«Получится ли именно сейчас?» спрашивал он себя, отвечая. «Не проверишь не узнаешь.».
Жизнь приносит возможности каждому из нас, и мы бросаем кости, решая, что с ними делать спуститься в трубу или подняться до небес. Проблема в том, что в силу обстоятельств, желание хоть что-то с ними делать способно не прийти. Не дано узнать, каков их истинный путь, чем он оборачивается и чем заканчивается. Будущее не по силам никому, иначе бы все жили, как короли.
На чердаке пыль ласково глумилась над забежавшим сквознячком, заставляя его чихать и извиняться. Пыль отступила и забилась в углу, а сквозняк оставил о себе свежее воспоминание.
Его чердак красочен и, в то же время очень светлый. Привязался к нему, как дитя это и есть та самая комната.
Солнце проникает в него со всех сторон до полудня, ведь на востоке стена из того же стекла, что и крыша. Это любимое место Арлстау с младенческих лет место мечтаний, высот и вдохновения. Конечно, оно не было всегда таким.
Всё приносится со временем.
Полотно было приготовлено пару месяцев назад. Может, и больше. Как ему самому казалось, оно ждало его слишком долго, раз поздно он созрел, и краски давным-давно жаждали начать! В последнем он ошибся, во всём правым быть невозможно.
Рисовать он желал не лица прохожих и не небо звёздное, чарующее, дающее ответы, а душу своего родного дома. Её он видел повсюду, заглядывая в стены, прислушиваясь к потолку и глядя в пол безразличным взглядом. Его душа была со всех сторон. «Это внешний знак. Даёт право подумать. Решение за мной. Спешить к ней на встречу или сделать два шага назад».
У каждой души свой узор, своё наследство, своё покаяние, своя совесть. Если тело это сосуд, который может выглядеть, как только пожелает, то душа это его основное содержимое. У каждой души есть начало, середина и конец. Каждая душа делится на части. И у мира есть душа, поэтому, наверное, он тоже поделен между людьми.
Очарование души не зависит от тела, оно вносит краски в чужие зависимости. Лишь очарование души вносит краски, и ничего более!
Томное существование в сосуде способно больше покалечить, чем уберечь, но душа смиренна к своей участи. Живёт внутри и не спешит выглядывать наружу. Наоборот, оберегает свой покой.
Арлстау встал на колени перед мольбертом, прикрыл свой взгляд веками, аккуратно сжал кисть, наконец-то, поспевшими губами и повёл её, как полководец, по просторам полотна, но остановился.