Толстый снял шампур с огня и, держа его выступающей складкой шаровар, надкусил самый большой кусок с выступающей корочкой.
Куда, крикнул вождь и пытался схватить его за что-нибудь Вот сволочь.
Так повар должен знать, готово ли блюдо, аргументировал толстый. Иначе вам достанется один уголь
Ты свои способности уже показал, произнес вождь и принял из его рук шашлык, который по качеству можно было отнести к браку и раздавать на улицах затак.
Курица была рассортирована по пластиковым тарелкам, которые тоже, как в фокусе, оказались в рюкзаке.
Держи, протянул ему вождь здоровый кусок, и Иван принял из его рук это блюдо, не заметив, что команда с вниманием смотрит на молодого человека, принимающего добротный кусок, как должное.
Небо перешло в новую стадию, когда ночной конферансье объявил выход для силуэтов. Одни шли как на параде, под ручку, не спеша, казалось, не шли, а плыли, как будто их нес челн, другие сидели на скамейке, третьи торопились домой, размашисто рассекая воздух.
Четыре силуэта окружили очаг, и было в этом что-то библейское, когда пастухи разожгли костер и негромко беседовали о чем-то своем, поедая на костре нехитрую рыбью похлебку, а в тот момент родился спаситель.
Немного сухая, произнес вождь, отрывая один слой волокон за другим и проглатывая, не успевая разжевать.
Нормально, очень даже сочная, воспротивился толстый.
Да нормально, спокойно сказал младой, которому достались крылышки, которые он обсасывал с таким усердием, что даже было интересно наблюдать за ним. Некоторые косточки он разгрызал, вокруг самых крупных проделывал массу лазеек к костной ткани, которая хранила в себе таившийся сок, полезный для здоровья. Старик в джинсовой робе ничего не сказал, а только увереннее засунул в себя ножку, посасывая ее как леденец на палочке.
Тут дело в курице, разъяснил толстяк. Если она воспитывается в твоем хозяйстве и ты ей и первое, и второе, и ласковым словом, да еще и жилье со всеми удобствами, тогда она сама ляжет под нож, указывая клювом, куда надо бить. Если же ты за ней бегаешь с тесаком размером с топор с криком «убью, сука!», тогда курица так внутри себя обделается, что готовь ты ее или нет, все равно получится несъедобной. Другое дело, никуда не убегает, а во сне ее накрываешь, или приласкал сперва, а потом раз, и сразу же два, три, два, три.
Философ пробубнил что-то очень длинное, и толстяк, подтвердив это, разлил оставшееся вино по стаканам.
В голове Ивана творилось что-то непонятное. Набегали тучи с желтыми стрелами как на схемах, мельтешили солнечные зайчики, скрывающиеся от ночного повелителя, загоняющий хвостатых хулиганов в небесный сарай. Он выпил всего лишь второй стакан, а состояние было такое, как после выпитой бутылки, а то и двух.
Ну что, поел? услышал он. Оказывается, его голова неожиданно повалилась на плечо, и она давила своей тяжестью, сжимая все тело и приближая эти две сопряженные части тела к земле.
Да, спасибо, сказал Иван. Он вытянулся в первоначальное состояние, вытер образовавшуюся испарину со лба и посмотрел на окружающих его людей, среди которых появился еще один, которого он не помнил.
Джинсы, спортивная куртка серого цвета и сапоги болотного формата выдавали его за рыбака, зашедшего на огонек поделиться своим уловом, но отсутствие всех необходимых атрибутов от удочки до наживки и рыжая борода выдавали в нем скорее разбойника с дороги, но никак не любителя природы, ее щедрых даров, готового часами сидеть на зорьке, наблюдая за капризным поплавком в неизвестном ожидании. Он смотрел прямо, не отворачивая взгляд, а пронзая все тело, затем выворачивая сверло, чтобы вновь проделать еще одно отверстие.
Стало немного лучше или нет? пронеслось в голове. Сытость не наступила, но с ней, наравне с растравленным чувством, появилась цыганская расхлябанность и непослушание. Кто это? мелькнуло в голове. Когда он пришел?
Ну, спасибо не намажешь, протянул вождь, бросая образовавшиеся кости в костер, которых съедало разгоревшееся пламя.
Правильно, произнес рыжий, и Иван почувствовал от него ту угрозу, которая возникает в пересечении взглядов, в неуютном дыхании, в его развалочной позе, с широко поставленными ногами и, наконец, в его руках, сжимающие друг дружку, как в борьбе одна подминала под себя другую, но поверженная вырывалась и нападала на противника, повергая его в не менее трудное положение, скрепляя болевым захватом, но через мгновение была снова захвачена обиженной стороной.