Он гоготал как подорванный, как будто до него дошел смысл всего того что происходит вся нелепость этой ситуации, когда обычный бомж учит парня быть человеком, а тот напрашивается к нему в ученики. Философ широко открывал свой большой рот, в котором сохранился верхний ряд зубов, хотя нижний был намного реже.
Не думал, что он может смеяться, прозвучало в голове у парня.
Стоит мне посмотреть на человека, и я вижу, серьезно сказал мужчина, прекратив смех, вытирая рукавом выступающие слюни. Вот ты, если не обращать внимания на твой наряд, конечно, молодой человек, адепт.
Кто? удивился Иван.
Приверженец одного учения, растолковал он. Но, в чем и парадокс, таковым не являющийся.
Отчего же? спросил Иван.
Потерпи, сказал старик. Ты сегодня адепт одного учения, завтра другого. Такие люди уже не адепты, а скорее дикари просто.
Это слово тоже прозвучало немного вычурно. Философ заслонял собой солнце, светившее сегодня ярко, проведя вчерашний день в мареве. Иван смотрел на него снизу вверх, хотя тот был на полголовы ниже его.
Что же ты в банкире симулянта не признал? спросил Иван.
Он бы мог остаться, но родился ребенок, ответил старик. Банкир не знал, когда уходил. И женщина, которая его оставила, не знала что на сносях. В общем, частный случай. Пришлось отправить.
То есть он не сам ушел? удивился молодой человек.
Нет, конечно, возразил философ. Он хотел остаться. Ведь эта жизнь она привлекательна. Свободой, независимостью во всем. В выборе пути, еды, собеседников, крыши над головой. И это все есть и лежит приготовленное для тебя. Только надо знать место. Я знаю много мест для целого поколения, чтобы они не знали нужды.
Ты что, богатый человек? спросил Иван, внутренне посмеиваясь.
Можно сказать и так, согласился старик. Только богатство не монеты, а умение приспосабливаться к этой жизни, использовать ее ресурсы на полную катушку.
Я бы хотел научиться этому, сделал еще одну попытку парень, но внутри у него уже появилось тонкая лимонная долька сомнения, заставляющая морщиться.
Не все выдерживают испытательный срок, сказал старик. Они ведь не понимают сладости не потому что не сдерживаются, а потому что осознают, что это не их, что перегорело, вся злость ушла и осталось то, что действительно правильно дом, семья, работа, прочие шаблоны, которые выстроили перегородку в их голове.
И вы меня не сможете взять даже на испытательный срок? спросил Иван, скорее из желания завершить начатую тему.
Нет, первый вступительный тур ты не прошел, произнес философ. Ты поел, выпил и не смог выкрутится в ситуации. А это
Я научусь, прокричало в нем, и молодой человек нервно задергал пальцами, как пианист перед выступлением.
Голос, движения вобрали в себя всю амбициозность и нрав, которые впитывает в себя детство, отрочество, в котором он еще пребывал, не зная, когда сможет переступить на следующую ступень взросления.
Учись в другом месте, отреагировал философ и стал торопливо собираться. Извини, я спешу. И тебе советую здесь не оставаться. Интересный костюм, но не слишком простой, вызывающий на разговор.
Он посмотрел на парня, улыбнулся мягко, почти по-родственному, и своим взглядом потрепал его по макушке, на которой за сутки образовалась темная насыпь растительности, пожал руку, вручил денег, билет на самолет, в один конец, до того места, где ждутодним только взглядом, не переводя в действие.
Документы верните, ответил парень.
Не я их взял, спокойно сказал философ. Не мне их отдавать. А у нас принято так каждый за себя.
Верните хотя бы документы, настаивал Иван. Ему казалось, что этот человек сейчас все устроит: найдет ему приличную одежду, сменные вещи, деньги, позвонит хозяйке, чтобы та его вернула, наговорит, конечно, с три короба. И не говоря уже о документах те наверняка преспокойненько лежат в одном из многочисленных карманов его комбинезона и вот, закончив этот пустой диалог, ни приведший ни к чему существенному, он отдаст ему, поблагодарив за хорошую игру.
Знаю, я этот прием, подумал Иван. Откуда у интриги ноги растут. Но меня не проведешь. Ну, ладно, поговорить ты горазд, но на деле-то что?
И Иван подошел вплотную к старику и теперь стал намного выше его. Он смотрел ему в глаза, словно говорил:
Ну, и с какого кармана начнем? Тот, что на груди, или на мягком месте? Может быть ты сам отдашь?