- Меня знобит, - сказал он.
- Ты эту воду пил?! - закричал Степан Михалыч. - Ну что мне с вами делать, интеллигенция необразованная! Ведь она речная, зябкая, в ней бог весть что плавает. Ведь это риск! Не смей пить! - крикнул он мне и вышиб кружечку из моих рук. - Привезут воды или отведут на ночевку - колодезной попьешь! Посдыхаете тут, а кто работать будет?
Я прополоскал водой рот, зубы заныли, заломило челюсти. Я с удивлением посмотрел на хлипкого Тележку, как он мог пить такую?
Мы снова вернулись на место и стали копать. Оратор давно уехал, многие бегали по нужде за кусты, первый порыв пролетел, и на нашем участке как бы наступили будни.
В это время к нам пришел еще один парень, я уже видел его издалека. Он был в очках, с наискосок сломанным передним зубом, щегольски одетый в галифе и ковбойку.
- Кто здесь отделенный? - спросил парень.
Мы переглянулись. У нас не было отделенного. Лешка сказал:
- Пусть Степан Михайлович.
Парень в очках сказал:
- Норму задания будете получать на пятерых. Я пятый. Меня Бурин прислал. Прошу любить и жаловать - Сергей Любомиров.
Степан Михалыч сказал:
- Студент?
Парень сказал:
- Откуда вам это известно?
- По запаху чую, - улыбнулся Степан Михалыч. - Во мне рентген сидит на вашего брата. Становись.
Любомиров снял свитер и обнажил желтые неширокие плечи с рельефно выступающими, узкими, тугими мышцами. Не торопясь он взял лопату и отрезал аккуратный полновесный ломоть земли и аккуратно, как пекарь только что испеченный хлеб, ссунул эту землю позади себя.
Степан Михалыч сказал:
- Вполне.
Мы стали работать впятером. Мы работали так почти до вечера, и у нас дело здорово двинулось вперед. Наша пятерка ушла почти по пояс в землю, когда Тележка отложил лопату в сторону и сел на сырую землю.
- У меня температура, - сказал он, и все мы услышали его хриплое дыханье. - У меня, наверное, не меньше тридцати восьми.
- Час от часу, - сказал Степан Михалыч. - Говорил я тебе.
Лешка положил свою выпачканную землей ладонь на лоб Тележке.
- Ага, - сказал он, - можно оладьи печь.
- Мне бы попить, - сказал Тележка тихо.
- Терпи, - попросил его Степан Михалыч.
- У меня там фляжка, я сейчас, - сказал Серега Любомиров и ловко выскочил наверх. - У меня есть немного кипяченой.
Он убежал. Мы стояли вокруг маленького хилого Тележки, смотрели на его взъерошенные редкие волосы и не знали, что делать. Тележка дышал ртом, и хрипы резвились в его груди.
По гребню земли пробирался человек в перевязанных бечевками бутсах. Торс его был обнажен и разукрашен разнообразной татуировкой. На груди, конечно, "Боже, храни моряка" и "Не забуду мать родную" - литература не новая. Длинный, кривой, как турецкая сабля, нос.
Человек подошел к нам и уставился на Тележку спокойным и наглым взглядом выпуклых глаз.
- Доходяга, - сказал он, мотнув носом в сторону Тележки. - Фитилек. Когда догорит, отдайте мне его пайку.
- Здесь тебе не малина, - сказал Тележка. - Иди, блатной, я еще тебя переживу.
- Я не блатной, - сказал человек нагло. - Осторожней выражайтесь...
- Каторжан ты, - перебил его Степан Михалыч. - Самый что ни на есть каторжан. Форменная каторга.
- Ну, отделенный! - восхищенно засмеялся Лешка. - Ведь как прилепил! Каторга - каторга и есть.
Человек на гребне, видно, не захотел скандала.
- Наплевать на вас, - сказал он презрительно. - До следующего раза!
И ушел. А к нам спрыгнул вернувшийся Сережа Любомиров. Он открыл фляжку и дал ее пососать Тележке. Тележка устал сосать и сказал, отворачиваясь:
- Себе оставьте.
Наверху стоял Семен Семеныч Бурин - наше высшее начальство. Его привел с собой Сережа. Бурин сказал сверху:
- Обычная история. Работает горячо, вода ледяная. Пьет эту воду, устал, вспотел, ветер, а он грудь растворяет. Чего же ждать? Только воспаления легких.