Юноша сразу же навострил уши, даже забыв доглодать последнюю косточку.
Во-первых, продолжил охотник, растянувшись на земле у костра и положив свой свернутый плащ себе под голову. После этого ты, я надеюсь, отвяжешься от меня, и мне не придется тебя кормить, а во-вторых, это поможет тебе избежать в дальнейшем возможных ошибок.
Хотя вступление не слишком понравилось Родерику, он не стал перебивать собеседника.
Итак У нас в городе раз в четыре года проходит большая ярмарка. Съезжается много народа из окрестных деревень, устраиваются большой праздник и соревнования. На сей раз, задание для состязающихся мужчин было очень сложным: нужно было забраться почти по отвесной стене и пройти по тонкому канату на большой высоте, а потом по крыше самой высокой в городе башни и снять почерневший от времени флюгер с ее шпиля. Задание придумал городской глава, не упустивший случая таким образом привести башню в надлежащий вид. Все, кто пытался это сделать до меня, сорвались уже с небольшой высоты, но я сумел добраться до самого каната, и в тот момент из толпы, собравшейся внизу, вдруг раздался голос. Это закричала та самая девушка: «Генри, не лезь дальше! Ты можешь разбить себе голову!» «Конечно, крикнул я в ответ. Но что тебе до моей головы?» И я ступил на канат и пошел по нему. Все замерло, но когда я дошел до крыши и ухватился за ее кромку, снизу закричали: «Молодец!», некоторые захлопали в ладоши, но прежний голос крикнул, что было силы: «Генри, не ходи дальше! Я люблю тебя! Я хочу выйти за тебя замуж!» От этих слов я, на самом деле, чуть было не сорвался. Я еще никогда не слышал столь откровенного признания от девушки да еще при таком скоплении народа. Я не делал ей предложения, даже не ухаживал за ней, и такое ее поведение показалось мне вызывающим. Многие услышали ее крик, и затихли в ожидании моего ответа. «Ты можешь желать и дальше. Но и мне позволь делать, что я хочу! крикнул я. Я никогда не женюсь на тебе!» Внизу некоторые засмеялись, потом кто-то заохал, но я полез дальше и уже не обращал внимания на то, что там творится. Я достал до флюгера и снял его, а когда спустился, мне сказали, что после моих слов девушка от стыда закрыла лицо руками и упала в обморок, и ее отнесли домой. Я подумал: «Так ей и надо: не будет в следующий раз соваться, куда ее не просили, и делать при людях подобные заявления». Я принял поздравления с победой и получил приз, и пошел веселиться дальше, и лишь немногие посмотрели на меня с неодобрением. Время шло, и с каждым днем я стал замечать все больше осуждающих взглядов. Наконец, через несколько дней, ко мне в дом вошли несколько человек. Они сказали, что девушка, проплакавшая все это время, не снеся унижения, которым я одарил ее, умерла. Они обвиняли меня в ее смерти и требовали ответа. Я не поверил им и выбежал на улицу, чтобы пойти к ее дому, но в этот момент подошла городская охрана. Меня отвели на площадь, где посередине стояла повозка, на которой я увидел усыпанный цветами труп. Большая часть города пришла проститься с ней. Завидя меня, многие закричали: «Возмездия!». Но городская охрана сдержала толпу, а старейшина, который подошел в то время к повозке, призвал к тишине и спросил меня: «Ты слышал, в чем обвиняют тебя. Что ты можешь сказать в свою защиту?» «Я не виноват, ответил я. Я всего лишь сказал, что не женюсь на ней, но я не хотел ее смерти». Толпа снова возмутилась. «Бессердечный!» кричали люди. Тогда я сказал: «Пусть тот, кто считает, что я виноват, выйдет и поборется со мной. Нас рассудят боги!» И несколько человек вышли вперед, хотя и знали, что я самый сильный и ловкий, среди живущих в Доброграде. Но старейшина поднял руку. «Я принял решение», заговорил он. «Вы, обратился он к вставшим передо мной храбрецам. Забудьте про бой. Хватит нам на сегодня и одной смерти». «А ты, обратился он ко мне. Хотя и не убивал, но убийца. По закону я не могу предать тебя казни, но я изгоняю тебя из города. И прежде, чем ты уйдешь, тебя заклеймят, чтобы люди знали, с кем имеют дело, и ты не смог больше никому причинить вреда своей жестокостью. Уходи к диким зверям, там твое место!» Охранники схватили меня, оборвали рукава, и палач тут же прижег мне кожу. Меня вытолкнули за городские ворота в том, в чем я был, и лишь какая-то старушка, сжалившись, бросила в последний момент мне этот плащ.
Охотник привстал, поплотнее свернул свою импровизированную подушку, оперся об нее одной рукой, а второй подбросил в тлеющий огонь сухих веток.