За стол Савка уселся рядом с молодыми. Прокопа Силина передёрнуло, но он смолчал, поймав умоляющий взгляд жены. Бабка Шадриха, которая вместе с другими женщинами и старшей внучкой Устькой суетилась около печи, взглянула на него неодобрительно, поджала губы.
Выкинул бы ты его, ей-богу, Прокоп негромко проворчала она Силину. Погляди, расселся за столом-то, как жених, морду сапогом задрал, холера Так ведь и на шею скоро усядется и копыта свои по бокам свесит!
Силин нахмурился ещё больше, потемнел, но ответить не успел: вмешалась Матрёна.
Что ты, Митродора Лукинишна, что ты, господь с тобой испуганно забормотала она, на всякий случай заискивающе улыбаясь колдуну. Нешто сама не знаешь, что этот проклятик сотворить может? Ведь всю судьбу Трофимке спортит, не дай бог Аль жену сглазит Бог с им, пущай сидит, лишь бы не пакостил Да и накануне помог он нам, уж как помог
Шадриха с сердцем сплюнула и отвернулась. Савка из-за стола ехидно подмигнул ей, отвернулся и затянул непристойную песню. К счастью, подружки невесты догадались грянуть в ответ величальную в двенадцать голосов и успешно заглушили Савкину похабщину.
Окоротила бы ты его, Лукинишна, зло процедил Прокоп. Могёшь ведь, знаю
И не проси, не возьму греха на душу! таким же яростным шёпотом ответила бабка. И замолчала надолго, остервенело гремя посудой у печи и о чём-то сквозь зубы переговариваясь с десятилетней внучкой. За свадебный стол она, как ни уговаривали, так и не села.
Праздник шёл своим чередом, пили пиво, водку, вино, и к темноте колдун Савка был вдребезги пьян. Когда по обычаю вышла плясать молодая в красном камчатном сарафане, расшитой душегрее и шёлковом платке, Савка, ко всеобщему испугу, вылез из-за стола и, ломаясь, встал прямо перед ней.
Ну, что ли, пройдёмся, Глаша-радость? пьяно и радостно вопросил он. В мокрой бороде его запуталось пёрышко лука, грязные волосы были всклокочены, рубаха заляпана маслом. Силинские парни все разом поднялись из-за стола, но отец остановил их движением руки.
Сядь, Савелий Трифоныч, сделай милость, негромко попросил он. Сядь, не гневи бога и праздника людям не порть. Мы к тебе со всей душой, но и ты совесть имей. Нехорошо делаешь, не по-божьи.
Чёрный Савкин глаз сощурился. Он сделал шаг к огромному Силину, задрал голову и с чувством рыгнул прямо в лицо отцу жениха.
А ты меня, Прокоп, не учи! растягивая слова, заявил он. И богом меня не стращай забыл, что ль, с кем говоришь?!
Помню, сдержанно ответил Прокоп. Брови его сошлась на переносице в сплошную грозную линию.
А коль помнишь, так и помалкивай за печью! И не серди меня, не серди, не то сам знаешь!.. А ну-ка там, бабьё, песню нам с Глафирой Терентьевной, плясать будем, гулять будем, цаловаться будем!
Да что ж это, люди добрые!.. вырвалось у матери невесты. Савелий Трифоныч, да что ж за нелепие ты творишь! Глашка, а ну отойдь от него!
Шагу не сделает, покуда не поцалует! щерясь беззубым ртом, пообещал Савка. Единственный глаз его горел диким огнём. Ну-ка, Глашенька, свет мой, могёшь без моего дозволенья с места сойтить?! Будешь Савелья Трифоныча цаловать?!
Наступила мёртвая тишина: примолкли даже пьяные. Вся изба с ужасом смотрела на Глашку, которая, побелев, как извёстка, испуганными, широко открытыми глазами смотрела на колдуна. Молодой муж ожесточённо дёрнул её за руку, но толку от этого не было никакого: Глашка действительно не могла двинуться с места. Мать невесты отчаянно завизжала. Тут же зашумели и другие бабы, кое-кто уже кинулся прочь из избы, Матрёна Силина с воем повалилась на колени перед колдуном, Прокоп яростно выругался, обвёл избу бешеным взглядом в поисках чего-нибудь потяжелей И в это время, растолкав людей, на середину горницы быстро вышла Шадриха. В руках у неё был глиняный горшок. Увидев тёмное, перекошенное яростью лицо старухи, от неё шарахнулись прочь. Заметно побледнел даже Савка, хотя кривая ухмылка не пропала с его нечистой рожи.
Шадриха с размаху швырнула горшок об пол, глиняные осколки брызнули в сторону.
Вон, нечисть! С нами Богородица! Сойди прочь, Глашка! вскричала Шадриха хриплым чужим голосом И молодая жена без чувств повалилась на руки матери. Её тут же подхватили и понесли прочь из избы.
В баню её волоките, я сама следом буду! велела вслед Шадриха. И повернулась к колдуну. Не сводя с него взгляда, отчётливо выговорила всё тем же чужим, странным голосом: