На другой день колдун явился к Силиным в вывернутом наизнанку овчинном кожухе, выгнал всех, кроме Матрёны, из дому и начал внимательно осматривать углы и притолоки, гнусаво бормоча при этом себе под нос. Матрёна, обмирая от страха и не смея перекреститься, тревожно следила за хлопотами колдуна. Облазив весь дом, повертев стол, посчитав кирпичи в нижнем печном ряду и неодобрительно покачав косматой головой, Савка полез на полати. Вернулся торжествующий, со спутанным комком не то шерсти, не то волос в руках. Им Савка угрожающе помахал перед носом хозяйки.
Видала? Кабы не я плакала б свадьба ваша горючими слезами! Вот он ведьмин колтун-то! Так я и знал, тьфу, поганый! Печь с утра топлена? Уголья остались?
Остались, родимый, остались, кормилец пролепетала Матрёна. Снять заслонь-то?..
Куды, дура?! Сгоришь, угольками рассыплешься! Сам я, так и быть с важностью сказал Савка и, деловито пошептав около печи, схватил заслонку и с грохотом швырнул её в угол, успев при этом трижды крутануться на месте и послать длинный плевок точнёхонько вслед заслонке. Затем Савка с истошным воплем «Сгинь, пропади, рассыпься, ведьмина волосня, от моего слова-а-а!» швырнул в печь ком волос, следом бросил пригоршню какой-то зеленоватой пыли и из пода печи с треском полыхнуло огнём, повалил чёрный дым, а Силиха мешком повалилась на пол, лишившись чувств.
Конечно, на Савкины вопли сбежалось всё село. Конечно, большуху быстро привели в себя. Конечно, хлопотал вокруг Матрёны всё тот же Савка, бегая с наговорной водой и деловито брызгая на охающую тётку «с руки да с уголька». Прибежавший из конюшни Прокоп, хмурясь, согласился «добавить» Савке к уже подаренному накануне курочку да петушка, да сверх того полмешка муки и жита. Наконец, Савка торжественно убрался, пообещав явиться перед самым отъездом свадебного поезда.
Вот ей-богу, чуть весь дух напрочь из меня не выпер! в тот же вечер жаловалась Матрёна бабам у колодца. Натерпелася страху так, что посейчас все жилочки трясутся! И пусть только Прокоп теперя скажет, что, мол, пустые траты были на Савку-то! Сразу видно человека знающего! С минуту по избе покрутился, носом повёл, пошептал и на полати! И клок-то этот поганый выволок! Оно понятно, завидущий человек подсунул У нас, конечно, достатки, завсегда недобрый глаз на чужое-то богатство сыщется, как есть бы всю свадьбу Трофимке расстроили! А Савелий-то Трифоныч и пресёк!
Испуганные бабы крестились и с сочувствием смотрели на Матрёну.
Тьфу, пропади он пропадом, шаромыжник турецкой бурчал тем же временем на конюшне Прокоп, яростно вычищая скребницей гнедого коня. Вот ты мне, Фролыч, скажи, отчего я нутром чую, что жулик он?!
Притулившийся у двери кум многозначительно воздымал плечи. Осторожно говорил:
Так, Матвеич, может, он и не вовсе жулик Бабы-то, знаешь, они в таких-то вещах понимающие. Они ж и сами каждая малость того Не в обиду будь сказано, ведьмы все до единой! Вот хоть мою Фёклу взять
Понимающие они цедил сквозь зубы Прокоп. Дура на дуре и дурой подбита, вот и всё ихнее понимание! А Савка он, змей, как раз умный будет! Недаром меня-то из избы выставил, а Матрёшку оставил! Я, глядишь, ещё бы и не побоялся этот ведьмин скрутыш в руки взять и со всех сторон осмотреть: не Савелий ли Трифоныч его свертел?
Ну уж ты, Матвеич, тоже того
Чего того?! Тож небось не первый день на свете живём, кой-чего понимаем! И на порошочек, кой он в печь кинул, тоже хорошо глянуть бы! Всяки чудеса на свете бывают, только все они людскими руками творятся! А этот Тьфу, поганец, выкинул бы я его со двора прочь, да бабьего визгу слушать неохота Ляд уж с ним.
И верно, Матвеич, не связывайся! с облегчением соглашался кум. Кто его знает, Савку, колдун он аль жулик всё едино человечишко поганый. Хуже баб. А бабы, доподлинно тебе говорю, ведьмы все до единой!
На том и сошлись.
Наутро колдун явился, как и обещал, раньше всех, в красной рубахе и с веткой бузины. «Девятизерновой стручок», завёрнутый в тряпицу, верное средство от свадебного сглаза, он передал свату и, когда все отправились в церковь, полез прямо за стол. Когда весёлый свадебный поезд вернулся из церкви и на двор Силиных повалили гости, славя «князя с княгиней», Савка-колдун был уже изрядно нарезавшись.
За стол Савка уселся рядом с молодыми. Прокопа Силина передёрнуло, но он смолчал, поймав умоляющий взгляд жены. Бабка Шадриха, которая вместе с другими женщинами и старшей внучкой Устькой суетилась около печи, взглянула на него неодобрительно, поджала губы.