Наотрез отказывался Силин помогать только пьяницам и горестные просьбы «дать на похмель» даже не дослушивал до конца:
Иди-ка ты прочь, Данило, не вводи в грех, не то вон оглоблю от хлева возьму! Стыда в тебе нет! На вино деньгу находишь, а дети уж с голоду прозрачные! Пошёл вон, говорят тебе, ни гроша не дам!
Матвеич, помилосердствуй! горестно выл Данило. Нутро жгёт!
Ну так и подыхай с богом, семейству на облегчение! бессердечно объявлял Прокоп. Агафья хоть вздохнёт спокойно, рожу твою сизую не видевши
Матвеич, не поскупись за ради бога, дитям в пузо всунуть нечего
Вот дитёв ко мне и присылай, накормлю! Они души ангельские, невинные. А сам прочь поди, смотреть на тебя невмочь, пакость!
Тьфу, сквалдырник Красного петуха бы тебе под застреху бурчал, отходя от ворот, Данило.
Ась?.. приподнимался Силин, и пьяницу как ветром сдувало, а Прокоп, недобро улыбаясь в сивые усы, садился на место.
Ты один, что ль, Матвеич, вздумал обчество-то прокормить? бурчала из избы Силиха. Так ведь и наших доходов недостанет, чужих ртов-то многонько. Нюшку-то выдавать надобно, ай нет? Акима женить собираешься? Двадцать лет парню, давно пора, а тятька всё добро со двора чужим людям раздаёт!
Помолчала бы ты у меня, ей-богу, Матрёна Парамоновна, сумрачно говорил Прокоп. Не то как раз вожжи-то со стены сыму по старой памяти Не видишь, что времена вовсе гиблые настали? Нам с тобой нужно кажин день Бога благодарить, что у нас покуда не вовсе худо! У других-то поглядь, что деется! В каждой избе хлеб из травы с мякиной пополам! На детей посмотри, ведь в коросте все, от ветру шатаются! Пойми ты, дурища, что ежели мы давать не станем, люди-то озвереют и сами всё возьмут! Хоть и грех, а что угодно сделаешь, коли дети с голоду мрут! Так что хватай вон толокно да муку и к Агафье дуй, у ней четвёртый день печь не топлена и не варено ни мыши!.. Тьфу, и за что напасть на нас такая? Давеча я у отца Никодима спрашивал, отчего так: хорошие люди с голоду мрут, а всяка сволочь живёт себе да жиреет, как хряк в закутке, и ничего ей не деется
Грех это, Матвеич, погибели для божьей твари желать, вздыхала Матрёна и тут же интересовалась: А что те отец Никодим ответил?
А что он ответит с сердцем отмахивался муж. У него на всё един ответ: неисповедимы пути господа Будто я без него не знаю. А ещё сказал, что господь добрых людей к себе рано берёт, чтоб они поменьше здесь-то маялись.
Оно и правда, верно Что значит человек учёный! Матрёна тяжело вздыхала, брала горшок с толокном, отсыпала в торбу муки и шла к соседям.
Васёнке с Нюшкой вели, чтоб не смели на посиделки китайчатые сарафаны вздевать! летело ей вслед. А ежели хоть одну ленту на них увижу самую длинную крапивину выдерну да подолы позадираю, так и скажи!
Совсем девок-то замучил! лопалось терпение у Матрёны. Когда ж им и порядиться-то, коли не в девичестве?! Ты ещё их в рогожку заверни и пенькой подпояшь! Дождёшься, что смеяться над ними станут, мол, батька богатей, а дочери одну рубашку на двоих носят!
Пусть смеются лучше, чем завидятся! отрезал Прокоп. Ты не слышала ль, что вон Данилка шипел? «Петуха б тебе красного», вот что! Чуть не в лицо мне! А ведь коли б не мы с тобой, они этой зимой околели б всем семейством, свой-то хлеб ещё до Святок вышел! И что ж, думаешь, один Данило этак мыслит? Коли ещё девки наши нарядами вертеть начнут сгорят эти ихние наряды вместе с сундуками да с домом всем! Авось Данилка-то голодранец утешится тады!
Спорить Матрёна не решалась. Как ни рыдали взрослые дочери, отец так и не разрешил им шить себе сарафаны из камчи и дорогой китайки и покупать у прохожих офеней яркие ленты и перстни. Обе девушки на выданье ходили в простых рубахах, украшенных лишь вышивкой, и домотканых, крашенных луковой шелухой юбках. Женатые сыновья, жившие с отцом, не смели покупать жёнам дорогие подарки, и единственной роскошью, которую Прокоп позволял себе и им, были хорошие смазные сапоги.
В деревне к Силиным относились по-разному: кто искренне считал их своими благодетелями, кто ворчал, что Прокоп в сговоре с Упырихой.
«Сговорились с Амалькой проклятой, вот и кабанеют у мира на глазах, ни стыда ни совести! бурчал на сходках Данило Шадрин. Людям православным в брюхо впихнуть по неделям нечего а они вона свадьбу затевают, сына женить вздумали! Тьфу, грех один, срамота»