Откуда он, неодушевленный посланец, мог знать о том, что безнадежно опоздал, что слишком мала его скорость, слишком долог путь, что звезда, исторгшая его, давно состарилась, сама стала красным сверхгигантом, а затем белым карликом или невидимой нейтронной звездой?
Звук возвещал миру о торжестве рождения, а новорожденная давно умерла, прожив долгую жизнь и испытав все, что могло выпасть на долю рядовой звезды средней массы простой галактической жительницы.
Что это было? Сон или мечта? Скорее греза наяву, будто ожило число, воскресла формула, и короткая запись в последней колонке таблицы материализовалась в музыку, в далекую звездную песню: «Всем нам радость!»
Шестьдесят шесть герц. Я написал это число на ватмане. Шестьдесят шесть герц частота, на которой раздается первый крик новорожденной звезды. Не песня, не ария одна нота, проходя тысячи парсеков и обрастая обертонами, становилась симфонией.
Победа моя была пирровой. Уравнения оказались настолько сложными, что для каждой звезды их приходилось решать заново. И я торопился. Ребята сдавали летнюю сессию, а я считал и считал, будто каждую минуту ко мне могли подойти и сказать: «Стоп, Ряшенцев, хватит. Вы должны учиться. Вы должны работать. В мире много дел и без этих голосов».
Каждый вечер я приходил к Олегу. Мы просматривали расчеты, толковали о заметке для «Астрономического журнала». А потом колотили по клавише старого пианино, слушали наше произведение голос звезды, симфонию из одной ноты. Размышляли, к какой еще звезде приложить наш стетоскоп.
Арктур, сказал я.
Арктур? Олег полистал справочник. Нет, неинтересно. Давай лучше Эр Тэ Козерога. Магнитная переменная звезда, классический случай
Он посмотрел на меня и закончил:
А впрочем, делай что хочешь. Тебя заставлять все равно что плыть против течения.
Он усмехнулся, но не иронически, как обычно, а очень доброй улыбкой довольного человека.
Олег оказался прав. Арктур не звучал вовсе. Я получил в решении нуль, точно нуль. Чувствовал себя обиженным, будто у меня отняли вещь, которой я дорожил больше всего на свете.
Арктур ярко светил по вечерам над восточным горизонтом, бессловесная звезда, красивая посредственность с абсолютным нулем в звуковом спектре. Огорчение мое прошло, и последние дни перед отъездом в горы я думал уже о другой идее. Она пришла мне в голову неожиданно и заслонила Арктур, станцию, Олега.
Я думал о голосе Вселенной.
5
После обеда Бугров с Докшиным сложили тарелки и понесли на «камбуз». Я хотел обговорить новую идею, и, когда Володя вернулся, мы начали толковать об одном и том же на разных языках. Бугров ходил по комнате, двигая стулья.
У человека пять чувств, верно? сказал он.
Допустим. Знаешь, я думаю, что можно слышать не только звезды.
Мы вообще не можем слышать звезды, отрезал Володя. Я говорю, что нужно использовать остальные четыре чувства.
Володя, есть один универсальный объект, и если удастся услышать, как он звучит
Универсальными бывают магазины Я утверждаю: звездную песню нельзя услышать
Я имею в виду грохот взрывающейся вселенной, закончил я.
Но ее можно увидеть! поставил точку Бугров.
И лишь тогда до каждого из нас дошел смысл.
Грохот взрывающейся вселенной? вскричал Бугров.
Увидеть звук?! изумился я.
Да, да, увидеть, если ты придумаешь как, нетерпеливо сказал Володя.
Ты серьезно говоришь грохот вселенной?
Серьезно. Но разве можно видеть то, что положено слышать?
И мы опять заговорили на разных языках, начали выяснять друг у друга, что каждый из нас имел в виду. Постепенно я вообще перестал понимать, а Володя неожиданно закричал:
Геннадий!
Докшин явился немедленно. Уселся на столе, заявив, что, когда Володя ходит по комнате, самое безопасное место под потолком.
Мы будем излагать, сказал Бугров, а ты слушай и не давай нам перебивать друг друга.
С твоим приездом, Сережа, усмехнулся Гена, жизнь на станции заметно полегчала. Я имею в виду себя. Приятнее, знаешь, выступать в роли судьи, чем ответчика. Ну-ну, добавил он в ответ на нетерпеливый жест Бугрова, это только вступительное слово. Прошу стороны высказываться. Ты, Сережа
6
Десять миллиардов лет назад Метагалактики не было. Закончилась очередная пульсация, и вещество сжалось в предельно тугой шар, настолько плотный, что в нем не мог существовать ни один атом. Давление, плотность, температура, тяжесть раздробили атомы на отдельные частицы, но и этим частицам стало тесно. Шар все сжимался, и частицы начали вдавливаться друг в друга.