Впрочем, вовсе не желание мести владело в тот момент нашим героем, поэтому, оставив партнеров досмеиваться, он схватил вещички и не менее поспешно покинул площадку.
Итак, около семи часов вечера, взмыленный, красный, сын Сергея Михайловича надавил кнопку звонка у родительской двери. Тирлим-бом-бом откликнулся мелодичный звонок, но дверь не открыли. После продолжительных повторений кто-то подошел к двери, тщательно в глазок изучил черты пришельца и, в чем-то вновь убедившись, ушел в глубь квартиры. Не оценивший происшествия сразу, Лысый еще дважды разрывал тишину жалобным тирлим, но не вызвал за толстой дверью никакого движения. Неготовность молодого человека к такому повороту стала еще более очевидна, когда, сделав паузу, он вдруг постучал со словами: "Мама, это я, Миша".
Но и это проявление явного отчаяния осталось без внимания. Стыдясь соседей и прохожих, Мишка Грачик, Лысый, спустился в зеленеющий первым листом двор и уселся на скамейку среди свежевспаханных клумб. Его рассеянный взор блуждал по стенам, натыкался на родные окна, начинал метаться, туманиться, и поэтому потребовалось некоторое усилие ддя восприятия совершенно необычайного явления. Правее, этажом ниже родительских окон (в соседнем подъезде на втором этаже), со звоном отворились створки, и в сверкающем ореоле звенящего стекла из окна во двор шагнул человек. А НЕ ЛУЧШЕ ЛИ ВОДИТЬ "БЬЮИК"?
Сейчас в нашей повести появится второй важный персонаж - Женя Агапов, по прозвищу Штучка. Но прежде чем взяться за его описание, мы уделим несколько строк тому дому, в котором имели удовольствие быть соседями многие наши герои. Читатель, наверное, заметил,- автор и самого себя относит к героям своей повести, а слово "удовольствие" написал не случайно, ибо благодаря этому дому, длинному из-за башенок, углов и арок, слегка даже похожему на кусок крепостной стены, автор узнал много разных историй, в том числе необычайно поразившую его в юности историю девочки Оли и сына городского прокурора. Впрочем, до этого еще года два, а дому воздать должное хочется сейчас.
Итак, в пятьдесят втором году на улице Николая Островского был заложен дом, каковой в счастливом пятьдесят четвертом не только распахнул перед многочисленными новоселами двери своих 113 квартир, но и блеснул кафелем детской поликлиники, уютом дошкольного учреждения, удалью "срочного" фотосалона и шиком ателье первого, представьте себе, разряда. В то давнее время, кроме масштабности, иных достоинств в доме не находили. Прошло каких-нибудь десять лет, и обнаружилось его необыкновенное географическое положение. Стала ясна истинная цена высоты потолков и ширины коридоров (площади окон, толщины стен), не остались незамеченными даже особенности отопления. И вот, по мере раскрытия достоинств, дом стал менять жильцов. Коммунальные квартиры превращались в отдельные. Автор появился в доме на четвертом этаже в один год с Грачиками, еще очень давно, еще в туманные времена худосочного романтизма, гораздо позже поселился Женька Агапов со своей везучей мамашей, а уж прокурор с семейством и того позже. Девочка Оля в доме на улице имени героя гражданской войны не жила, она просто жила в центре, а вот самым старым из упоминаемых в нашем повествовании жителем прекрасного дома оказывается отец автора сварных излишеств у гастрономических точек города, но в весьма давние времена новоселья он был всего лишь нищенствующим художником-графиком и лишь позднее веско заявил о правах на дом старой постройки в тихом районе, став секретарем Южносибирского отделения Союза художников. Секретарь союза жил на одном этаже с деканом горного, автор этажом выше, а Штучка в соседнем подъезде на втором этаже в двухкомнатной квартире с окнами во двор.