«Все гениальное просто».
Что это? спросила я, увидев браслет на его руке.
Ах, это?
Он провел пальцами по браслету, на лице появилась улыбка.
Что ты думаешь о подобных вещах? задал он вопрос вместо ожидаемого мной ответа.
Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?
Нет.
Дальше я могла рассмотреть браслет лучше. Это была определенно темная бирюза и тоненький плетеный ремешок.
Выглядит повседневно и необычно одновременно.
Я хотел такой, как у тебя с буковками. Но видимо ты забрала последний, он едва не засмеялся. Это фамильная ценность, и поэтому он дорог мне, он замолчал. Знаю, звучит глупо.
Нет, я понимаю. Фамильные ценности не всегда должны представлять собой предметы особого материального наследия. Цена и ценность понятия разные.
Ты права, этот браслет связывает меня со многими воспоминаниями.
Ты не ответил на мой вопрос, настояла я.
Странно, потому что я думал, что ответил, он умело обращался со словами, и у него получалось красиво уходить от ответа. Вначале это ему удалось, и на мгновение я поверглась в заблуждение, но потом все стало на свои места.
Нет, не ответил, с небывалым убеждением сказала я.
Что же, как я упоминал раньше, у меня была встреча в тот вечер.
Ночью, на причале? переспросила я, это казалось довольно странным.
Я думал, мы говорим о причале, не так ли? переспросил он и обернулся, чтобы посмотреть в окно.
Да, только ночью на причале встречи не назначают, не унималась я допросами, и сама себе удивлялась. Во мне начали проявляться скрытые повадки Шерлока Холмса.
Ты не поверишь, но на причале я был не один, мы пришли туда, чтобы посмотреть на салют, съязвил он.
Верно. Прости, порой моя всесторонняя предосторожность и интерес доводят до нелепости, я почувствовала себя виноватой.
Доверие приходит не сразу, понимающе кивнул он и снова посмотрел в окно.
Согласна. Что-то не так? спросила я, не выдержав его поспешных взглядов, предназначенных окну, находившемуся за мной, но сама я за окном ничего необычного не увидела.
О чем ты?
Ты постоянно смотришь в окно.
Вовсе нет, я просто немного отвлекся, прозвучал убедительный ответ. В его голосе не было сомнений, словам хотелось верить, как и раньше. Ты давно живешь в Лондоне?
Сейчас ты производишь впечатление более общительного парня, чем на днях. Что повлияло на твое настроение? мне не хотелось говорить о своей жизни, поэтому я увильнула от его вопроса.
Прости, на это были свои причины.
Возможно, я хочу узнать о тебе больше, тепло распространилось по телу.
Это было особенное чувство, отличное от всего, в том числе от общения с Эзрой. В сравнении с Эзрой я чувствовала с Соулом все абсолютно по-другому. Я ощущала потребность в его присутствии, это не могло состязаться с другими эмоциями. Желание его присутствия было ментальным и стремительным, очень сильным, но я не знала, могу ли претендовать на это.
Я прекрасно понимала, что находящийся со мной человек через двадцать минут, а может спустя час может исчезнуть из моей жизни также быстро, как и появился в ней совсем недавно. Это было сильнейшее чувство, которое я пыталась осознать. Чувство сильнее меня самой. Да, я не знала Соула и осознавала это, но стоило мне посмотреть ему в глаза, и я больше ничего не понимала.
Ты хочешь узнать обо мне больше? неспешно спросил он.
Да, вырвалось у меня, перед тем как я смогла осознать значимость своих слов. Каждое слово имело свое значение, за ними стояла большая ответственность.
Хорошо, я подумаю над этим, но сначала ты.
Может в следующий раз, когда ты скажешь мне свою фамилию, последнее мое слово невольно было сказано с легким акцентом.
Твой акцент, я услышал его таким только что первый раз, он заинтересовался.
Значит, нам есть о чем рассказать друг другу?
Ты права.
Знаешь, я не люблю долгих рассказов о себе. Тебе не кажется это формальной попыткой характеризировать себя. И затем, я вполне могу взять за основу ложные, преувеличенные критерии относительно себя. Разве тебя это не волнует?
Я все пыталась изъясниться, но слова только метались в голове, а на слух, то и дело, выходила ерунда несуразная.
Может лучше самому узнать, чем доверять мне это непосильное дело, по-прежнему я пыталась увильнуть от скучных рассказов о себе, и потом, рассказывать, собственно, было нечего.