Неземной красоты темная глазница крутобокой синей ложбины с чистым тенистым озерком на дне, сдавленная с одного края зубьями дремучих скал, изрезанных глубокими трещинами, с другого зажатая стеной высокоствольных деревьев, была втиснута в скалистую лощину дикой зеленой тучей кедрового нагорья. С высоты птичьего полета все это выглядело нарисованным. Безжизненное чистенькое озерко тихо играло изумрудными бликами, на зеркале воды лежали облака. Красок было слишком много, здесь всего было слишком много, пространства и бездонных пропастей, неприступное злое ущелье было совсем близко. Неровный излом полупрозрачных пятен далеких горных хребтов ушел за горизонт.
Со стропоуправлением удалось разобраться, и теперь озеро надвигалось с нарастающей скоростью. Что-то, похоже, не все в порядке было тут с воздухом, озеро не могло быть таким нереально ультрамариновым. Тянуло крепким сквозняком, определенно снося все ближе к пустому гранитному отвесу.
Не без усилий разминувшись с лысым иззубренным утесом, некстати возникшим вдруг совсем рядом, Гонгора поддернул стропу неповоротливого купола и направил свои сомкнутые стопы к песчаной озерной отмели. До ее оборванной у сосняка извилистой косы оставалось уже совсем немного.
Поправив пальцем край затянутого на голове капюшона ветровки, чтоб не заслонял, он посмотрел вниз прямо под собой, постукал пару раз краями горной шнурованной обувки друг о дружку и напрягся, готовясь к сильному удару по ногам. Просочились в игольное ушко, подумал он, выжидая еще и резко поддергивая стропы в ожидании удара, смягчая посадку наклоном купола. Если бы не пилот, не подгадай он так хорошо время и ветер, неизвестно где бы сейчас висел. Торчал бы в гордом одиночестве где-нибудь на отвесной стене или макушке стометровой пихты.
Хотя попробовал бы он ошибиться, за такую мзду можно было организовать не просто добросовестную доставку проводы можно было организовать, с теплой речью, с застольем и сопровождающими его лицами. Гонгора шепотом выругался, минуя торчавшие из шапки листьев иссохшие пальцы сучьев и непроизвольно напрягаясь всем телом. Едва не задев за лохматые шишкастые ветви старого растения, широко раскинувшегося над отмелью, Гонгора сорвался дальше вниз, провалился мокасинами в податливую серую крупу слежавшегося песка, тут и там поросшего стрелками травинок, с некоторым усилием походил по бережку у воды, гася норовивший попрыгать на ветерке надутый парусом купол. Потом разоблачился, скинул штормовку, олимпийку и отсыревшую футболку, поозиравшись в некотором недоумении по сторонам было не совсем понятно, откуда могли взяться плоские клепаные части, кое-где проглядывавшие из травы оплавленными краями, то ли обломки вертолета, то ли не до конца сгоревшие в слоях атмосферы детали орбитальных модулей, разложил все аккуратно на нагретом песке просохнуть и так, голый по пояс и счастливый, взмокший от пережитого напряжения, подтянув штаны и пояс, собрав по длине стропы косицей, затолкал как попало все хозяйство в отдельный чехол и огляделся еще раз. Он улыбался. Если бы не груз, он бы даже сумел устоять на ногах.
Пахло здесь просто удивительно хорошо.
Пахло хвойным лесом. Далекое гуканье чего-то монотонного, хищно-неторопливого и, вероятно, с крыльями перемежалось беспечным треньканьем птичек. Стена соснового леса нависала над неподвижной озерной водой. Сразу за отмелью голубели мелкие цветочки и зеленели на тесных лужайках посыпанные яркими ягодами листья, воздух гудел. Мимо куда-то сорвался, зигзагами понесся сам себя напугавший полосатый комар. Мух еще не было, но угадывалось присутствие шмелей. Множество тяжелых откормленных шмелей, гудящими неспешными геликоптерами перемещавшихся от цветка к цветку в обществе изнывавших от безделья, слонявшихся по полянкам без определенной цели носорогатых жучков и мотыльков.
Над головой было утро лета, под ногами лежала заповедная живая земля. И лес, сказал Гонгора. И вода в полнеба. Огня, по всей видимости, все это не знало. Настроение гуляло по макушкам далеких хребтов, оно никак не хотело успокоиться. Он бы сплясал, широко раскинув в стороны руки, на костях мира и его бесполезных ценностях, было странное предчувствие и было немного не по себе. Словно ничего еще здесь, в этой жизни по-настоящему не происходило и что-то начнется сейчас, вот с этой минуты, с его приходом, славное или бестолковое, высокое или беспутное, случайное или давно ожидаемое, мимолетное, преходящее рано или поздно или же долгое, на эпохи, мало от него зависящее и тоже преходящее в конце концов. Выбор был сделан. Здесь пахло смолой и сумеречной лесной сыростью. Тишиной. Здесь все следовало видеть иначе. Было удивительно хорошо.