Она задумалась.
Вот что: мы наймем машину и поедем ко мне. Я живу в Новой Деревне. Как раз с этой стороны города. Обработаю вас, а потом отпущу.
Куда?
Куда пожелаете. На все четыре стороны.
Не согласен.
На обработку?
На все четыре стороны не согласен! Я потерпевший и пострадавший и потому требую к себе особого внимания.
Ах, вот как! вздохнула девушка. Да, разумеется Хорошо. Тогда отвезу вас потом в больницу. В вашу, к вам на работу.
Я до сих пор не осознал, что произошло. И кто вы.
Девушка покачала головой, потом слегка коснулась кончиками пальцев его щеки. Он ощутил запах дорогих французских духов.
Пожалуйста, потом, попросила она. Сейчас я тоже не все понимаю Еще надо прийти в себя.
Он посмотрел в ее глаза, темно-синие, с сиреневыми крапинками по краям радужки, и кивнул.
Обоим надо.
Они быстро наняли машину и через час были в Новой Деревне.
2. Квартира профессора Шатрова
Так в какой же вы больнице работаете? спросила она, когда они вышли на неожиданно прохладном, сплошь затененном, словно бульвар, проспекте Шверника. И как вас зовут, наконец?
Он изящно поклонился, прижав руку к сердцу.
Мышкин Дмитрий
Девушка вдруг рассмеялась.
Евграфович?
Совершенно верно, удивился Мышкин.
И работаете в Успенской онкологической.
И это справедливо. Вы меня знаете?
Кто же вас не знает! А я-то мучаюсь, никак не вспомнить, где вас видела.
Я всегда был уверен, что слух обо мне пойдет по всей Руси великой с достоинством заметил Мышкин. А я вас знаю?
Скорее, нет, раз и вы не помните, что мы с вами когда-то виделись. Давно-давно. Сто лет назад.
Интригуете. Есть у меня шанс восстановить память?
Все может быть. Но мне кажется, уже сейчас вы меня знаете больше, чем некоторые близкие.
Открывая дверь парадной, она сказала:
Определенно, вас Бог любит.
Мышкин широко улыбнулся и сверкнул единственным стеклом.
Конечно! Как всех гениев и идиотов.
Вы себя к какой категории относите? вежливо поинтересовалась девушка.
А вы меня к кому отнесли бы? отпарировал он.
Не знаю. Для меня слишком неясна разница между теми и другими.
Замечательный ответ! оценил Мышкин. Но как вас все-таки зовут?
Сейчас они вошли в лифт. Я живу в шестом этаже.
Как? удивился Мышкин. Как вы сказали? Где живете?
Шестой этаж.
Неправда! Вы сказали: «В шестом этаже».
Это так опасно? Поэтому вы разволновались?
Потому разволновался, заявил Мышкин, что уже по незаметному предлогу «в» я, действительно, узнал о вас сейчас так много, чего наверняка не знают и близкие вам люди.
О! Право, теперь вы меня интригуете. Я тоже хочу знать о себе много.
Вот-вот! закричал он. Еще и это «право»!
Она усмехнулась, но ничего не сказала.
Понимаете ли, заговорил Мышкин, когда лифт, кряхтя, пополз вверх. Так уже никто не говорит «в этаже», «право», «определенно» Так говорили только в Петербурге в том Петербурге, уточнил он, и в послевоенном Ленинграде. Из этого вывод: вы петербурженка в третьем поколении или, как минимум, ленинградка. Кроме того, кто-то из ваших родителей или оба имеют отношение к литературе или истории.
Это имеет большое значение?
Для меня да.
Отчего же?
Вы, конечно, поймете меня! с жаром сказал Мышкин. Ленинградцы были совершенно особым народом среди народов СССР Совершенно особым субэтносом.
Я вас не совсем понимаю.
Вы знаете, что такое коринфская бронза?
В первый раз слышу.
Она снова улыбнулась так, что он пошатнулся. «Боже! закричал Мышкин безмолвно. Ну, почему я не встретил тебя десять лет назад!»
Минутку, попросила девушка, отпирая дверь квартиры. Прошу в дом. Зовут меня Марина. Шатрова Марина Михайловна.
Это ваша девичья фамилия?
Да.
А это значит, ваша квартира?
Так что с коринфской бронзой? не ответила на вопрос Марина.
После одного громадного пожара в древнегреческом Коринфе среди пепла были обнаружены спекшиеся слитки бронзы. Она оказалась изумительного качества. Во время пожара она расплавилась, и к ней примешались какие-то другие металлы. Какие неизвестно до сих пор. Похожее случилось и с ленинградцами им пришлось пройти через четыре доменных печи. Жителей чванного, холодного столичного Петербурга плавили три революции, гражданская война, репрессии. А особенно блокада, какой не знал никогда ни один город мира. Так получился совершенно особый народ в массе своей честный, добрый, интеллигентный, бескорыстный. Конечно, не без мерзавцев как без них? Без них ничего хорошего не бывает. Все дело в количестве. Были в блокадном городе и людоеды самые обычные каннибалы. Но ведь не они определяли картину. А ленинградцев Ленинградцев любила вся страна. Одна лишь принадлежность к городу была чем-то вроде почетного ордена.