Разумеется, наши рассуждения схематичны. Жизнь богата разнообразием, она умеет сглаживать острые углы и заострять тупые, она может компенсировать крупные неудачи мелкими успехами или омрачать крупные успехи мелкими неудачами. Важно решить в принципе: вправе ли мы требовать от учёного жертвенности?
Известно имя одного маститого, увешенного знаниями, утяжелённого степенями учёного. Ещё недавно он имел определённый вкус к экспериментальной работе, занимался острыми и рискованными научными поисками. Но сегодня (в век практичной материально-денежной обстановки) он предпочитает более спокойную жизнь, хотя дело, которым он стал заниматься, уйдя из «чистой» науки, тоже важное, тоже сложное и не менее почётное. Вопрос не в том. Вопрос о мотивах, о нравственной и моральной стороне его «измены», хотя, казалось бы, и терять-то ему было нечего, так как прошлые заслуги, во имя которых ему бы простили сегодня любую неудачу. Увы, всё та же боязнь риска, боязнь разрушить свой авторитет в прошлом удачливого экспериментатора, боязнь потерять устойчивость благополучного до сих пор имени
Сегодня (пока) ещё всё хорошо, но что будет завтра?
Схема наша выглядит таким образом, примерно:
Когда вообще на новом месте создаётся институт, там всегда бывает молодо и, можно сказать, зелено в прямом смысле этого слова: вокруг строительной площадки стоит сплошной зелёный лес. Потом строится первый дом, первый магазин, здание первой лаборатории, и приезжают первые новосёлы. Они называют друг друга Вовками, Нинками и Славиками, им по двадцать с хвостиком лет прямо со студенческой скамьи, они чувствуют себя первооткрывателями и словно голодные, кидаются на научные проблемы. Первые удачи и неудачи, первые научные статьи, первые кандидаты и доктора наук. Время идет. Они заводят себе толстые портфели, у них изменяется походка, в глазах появляется усталость, надо следить за тем, чтобы не полнеть чрезмерно, им уже по тридцать с хвостиком, хотя они продолжают называть друг друга Вовками и Славиками. Ах, как хорош был бы приток свежих сил, способный дать дополнительный заряд энергии и рвения! Увы его нет. «Старые» сотрудники института ещё достаточно молоды, чтобы не думать об уходе на пенсию, а штатное расписание вопросом омоложения института не занимается и не интересуется. Во всяком случае, мы не встречаем в подобных институтах через десять или пятнадцать лет после их организации, восторженную физиономию новичка, только-только пришедшего со студенческой скамьи «учёного», чтобы кто-нибудь назвал Вовку «Владимиром Васильевичем». Разумеется, мы вовсе не хотим сказать, что первопришельцы начисто утрачивают вкус к научной проблеме, и успевают за десять лет «забуреть» или, варясь в собственном соку, потерять рвение и мужество. Нет, ничего они не утрачивают, они всего лишь ничего не приобретают. Сегодня всё ещё хорошо, но что будет завтра?
И вот что удивительно! молодёжь сама не очень-то рвется в подобные институты «чистой» теоретической науки. Не прельщает её ни сервис, который она получит не всюду, ни обеспеченность аппаратурой, ни острота научных проблем, ни самое главное и самое печальное работа в институте. И вот получается, что с одной стороны, штаты «не позволяют», с другой нет напора молодёжи. В итоге «взрослеет» институт науки не по дням, а по часам, вместе со временем, которое идёт и идёт. А потом старость, следом за взрослостью, её не остановишь, не умолишь её подождать. И мы все будем с горечью говорить и писать, что нет смены заслуженным и старым учёным, что старикам давно пора уйти на покой, а они всё сидят и сидят, что молодые таланты гибнут в неизвестности
Может, потом, с годами, вновь произойдёт обновление штатов. Но тогда вновь придут Вовки и Нинки, чтобы начать с азов, на пустом месте, и чтобы сесть в свои кресла по меньшей мере на те же двадцать или тридцать лет Заколдованный круг?
Часть вторая. Дача
На даче Профессора была красивая обстановка хороший ландшафтный дизайн.
Как заходишь в калитку, под окном, бросается в глаза гортензия с розовыми бутонами, а вокруг, по углам газончика растут хосты.
С правой стороны у забора узкий газон с тюльпанами и цветами.
За ними, вдоль дорожки кусты сирени: первая белая и далее ещё две сирени сиреневого цвета.