Все равно не понимаю.
Ты удивляешься, почему именно Панченко получил информацию о ружье? Как я уже сказал, подполковник активно ищет грязь для Панченко, а во-вторых, и это абсолютно конфиденциально, сам Панченко в свое время был рядовым бойцом, то ли в той же самой группировке, то ли в конкурировавшей с ней бандой. Шота в то время якобы был бригадиром по рэкету, и правой рукой лидера группировки. Так что сам, конечно, не стрелял.
Александра покачал головой:
Хорош у нас депутатский корпус, надо сказать. Куда катится Украина?
Туда же куда и остальные. Только мы начали катиться несколько позже, лет эдак на восемьдесят.
И вы, наплевав на свои принципы, станете топить одного бандюка на радость другому?
Саша, не надо меня оскорблять. Если я докажу причастность Шоты к расстрелу в 96м, это послужит целям всеобщей справедливости, не так ли. Если Панченко был рядовым бандитом, это еще не значит, что на нем кровь, да и предположений у нас нет никаких. К тому же не он наша цель в этом деле.
Он остановился и, усмехнувшись, добавил:
Глупо было бы предположить, что можно найти всех виноватых, убивавших и насиловавших в безвременье девяностых. Но неужели ты на секунду можешь подумать, что если мы нароем что-либо на самого Панченко, я оставлю это тлеть в своем сейфе?! Мы не платные цепные юристы, мы третья власть! Мы элита! Поняла, Александра?
Эк вас понесло с бодуна, Евгений Карлович.
Виктор Черпаков тридцать лет прожил в пятиэтажной хрущевке, в полукилометре от уреза воды, в неуютной, захламленной квартире. В подъезде пахло кошками и газом, подниматься приходилось мимо обшарпанных дверей из стальных листов.
Его жена оказалась полной одышливой женщиной, щеголявшей в грязном заношенном халате, заплаканная и сердитая. Она еще не пришла в себя после похорон, но решительно согласилась на беседу, особенно разглядев купюру, осторожно положенную Александрой на скатерть.
Ирина Сергеевна, спрашивала журналистка, осторожно нащупывая направление своего допроса. Виктор Семенович часто ходил на охоту в последнее время?
Нет, конечно, ответила пожилая женщина. Все стало дорого, и лицензия, и патроны с дробью, так он больше по рыбалке. Посчитай, лет семь как не был. А раньше приносил, дичь-то, мясо, в сезон не переводилось. Да и не в сезон
Она подмигнула припухшим глазом, но тут же сморщилась и шмыгнула носом:
Зайцев приносил, птиц, а вот как вышло, сам из себя дичь сделал.
Она приноровилась зареветь, и Александра срочно спросила:
А почему он это сделал, вы не знаете?
Ирина Сергеевна приостановилась и с удивлением посмотрела на собеседницу.
Так пил же Виктор, не просыхал.
Вы думаете, это из-за водки?
Ну да. Запойный был мой муженек. И как выпьет, все смысл жизни ищет. Из-за правды то кассиру рожу набьет, то на футболе подерется так, что глаз не видно, да что там говорить
Сильно употреблял? участливо спросила Александра.
Ох, сильно, милая, до зеленых чертей. В 99-м лечила я его, да что толку. Через неделю по новой запил. Вот и загрустил милок мой, жалко ему, видите ли, меня стало, что мне жизнь загубил, и бабах!
Он что, вас предупредил?
Почти что. Дня три гундел на эту тему, кис да скис, обещал все решить одним ударом. А как пошла я за хлебом, он и стрельнулся.
Женщины помолчали.
А что, Ирина Сергеевна, ваш супруг какого года?
Сорок третьего.
Ага. Он имел обыкновение одалживать свое ружье? На охоту сходить, мясом поделиться?
Да ты что. У настоящих охотников это не принято. Нет, никогда.
Александра вздохнула.
Вы когда-нибудь брали на квартиру, студентов, или отдыхающих?
Да, при наших доходах это неплохое подспорье.
И давно у вас живут?
Женщина задумалась, теребя рукав халата.
Да как на пенсию вышла, двенадцать лет назад.
То есть в 95м?
Ну да, так и есть. На пенсию не проживешь, сама знаешь. Вот эту комнату освободили, сами в большой, жили потихоньку.
Не помните, первый жилец сколько прожил?
Нет, не помню, девочка была, но недолго, месяц или два. Уехала домой. Потом, года полтора жил парень, спортсмен. Хороший мальчик.
Александра небрежно поддела пальцем ручку чашки с остатками жидкого чая.
То есть этот парень жил у вас в течение всего девяносто шестого?
Черпакова прищурилась: