Антон знал этот офицерский клуб для лётного состава, он был «у чёрта в турках», на краю города, по дороге на аэродром.
Наобещал нетрезвый лётчик или впрямь решился на богоугодное дело, ежедневно играя со смертью, рядом со Всевышним, но надежду в душу Антона он заронил: «А вдруг Вальтер запомнит обещание, он всегда такой добрый!»
Антон пришёл ко входу в клуб и кое-как объяснил часовому, что ему нужен обер-лейтенант Вальтер. Часовой недовольно развёл руками: офицеров по имени Вальтер в клубе столько же, сколько в русском клубе для лётчиков Иванов, если бы у русских лётчиков таковой клуб был.
Однако, из главного входа вышел, пошатываясь, именно тот самый Вальтер.
О, Антошя, коммен зи гер! он схватил Антона за шиворот и потащил по лабиринту коридоров к запасному выходу у раздевалки. Наказал ждать.
Антон огляделся: вдоль стен висели кожаные, на меху, лётные куртки-регланы и кожаные пальто. В раскрытые двери был виден заставленный столами зал, из которого доносился шум большой мужской кампании. Мимо пробегали русские девчонки-официантки с подносами в руках, заставленными едой и рюмками: офицеры дружно отмечали Рождество.
Для них, видно, предназначались и импровизации песен из зала, прерываемые гоготом: «Марийка, Марийка, капут твоя машинка» на мотив «Роземундо» и «Вольга, Вольга, муттер-Вольга» на мотив песни о Степане Разине.
В просвете второй двери, в клубах табачного дыма были видны лётчики, сражающиеся на бильярде и играющие в карты.
Появился Вальтер с крафт-мешком в руках, на две трети заполненным снедью, показал Антону: загляни!
О, Боже, чего там только не было! Колбаса, конфеты, шоколад «Ван Гуттен», датское печенье, а сверху источали аромат ромовые бабы!..
Антошка, конечно, ни в той, довоенной жизни, ни в этой, на изморе, не видел таких диковин! Но одно то, что всё это предназначено ему это было рождественской сказкой, далёкой от реальной жизни Но, оказалось, это ещё было не всё!
Вальтер вдруг стал шарить по карманам в офицерских куртках и регланах. Он быстро и ловко опоражнивал карманы и бумажники, располовинивая пачки рейхсмарок (большие деньги по сравнению с оккупационными марками, один к десяти). И всё это он заталкивал Антошке за воротник, на спину!
Антошка обомлел! Уносить чужие деньги он не смел, это было воровство, за которое немцы расстреливали на месте А в назидание ежемесячно вешали пятерых на базарной площади!
А как избавиться от этих денег закутанному в рубище до глаз Антону? Беда
Чуть не плача, Антон пытался объяснить всё это Вальтеру, искренне довольному своей затеей. Но тот лишь хохотал и махал рукой в сторону игорного зала: дескать, они всё равно всё спустят в карты, пропьют, а завтра их собьют русские.
Вальтер вынес мешок на улицу, прикрикнул на часового:
Керт аух! Абтреттен!.. Зер гут! (Кругом! Марш! Хорошо!)
Ауфвидерзеен! Гут Кристмас! сказал он Антону и скрылся в двери, оставив его с мешком, как каторжника, прикованного к ядру
Оскорблённый часовой зло поглядывал на Антона, размышляя, что бы это значило и что тут можно предпринять, чтобы отобрать мешок.
Антошка понял намерения часового и, пятясь, волоком потащил мешок на другую сторону улицы, в темень. На всякий случай он выхватывал из мешка всё, что попадалось под руку, и глотал почти не жуя неслыханного вкуса лакомства. С чувством удовлетворения: из желудка отнять смогут только с жизнью.
«Добраться бы скорей до ближайшего дома, наступил комендантский час! Авось пустят переночевать с таким-то мешком».
Конечно, глупо было надеяться проскочить мимо патрулей в зоне военного объекта особой важности аэродрома. В комендантский час, в прифронтовом городе, забитом войсками, спешащими на помощь, под Сталинград
Но, если повезёт, то это Рождество, одним словом!
Антон, не веря своим глазам, увидел прямо перед собой малыша с санками, на которых тот вёз какие-то дровишки.
Хочешь настоящее пирожино? спросил пацана Антон и поднёс под простуженный, сопливый нос мальца кусочек кекса.
А ты не брешешь? спросил малец, но, спохватившись, быстро добавил: Хочу!
Малец по имени Сашко безоговорочно согласился везти такой мешок на его санках хоть на край света, заглотнул пирожино и попросил добавки.
Подъезды к военному аэродрому охранялись особо тщательно, но лётчику Вальтеру это было безразлично и мало тревожило. Его в какой-то момент охватило мистически острое желание сделать добро, ублажить Бога! Авось ему, Вальтеру воздастся, и сохранит ОН его и в небе, и на земле!