Черт бы побрал эту дуру набитую! пробормотал он сквозь зубы.
С этой минуты прелестная Жискетта перестала существовать для молодого человека.
Актеры опять принялись декламировать, а публика слушать. Четыре действующих лица объехали все части света и очень устали в ходе безнадежных поисков самой красивой женщины мира. Дворянство, Духовенство, Купечество и Крестьянство снова присели отдохнуть и произнесли похвальное слово чудо-дельфину, в котором было множество деликатных намеков на юного французского принца, жениха Маргариты Фландрской. Дельфин был молод, прекрасен, могуч, а главное, он оказался сыном льва Франции.
Очевидная биологическая нестыковка и натянутость данного утверждения никого из присутствующих не смутила. В зале наконец-то воцарилась полная тишина. Зрители не сводили глаз со сцены. Пьер Гренгуар предчувствовал триумф и лавры народного поэта.
Однако в самый торжественный момент дверь, ведущая на почетное возвышение, распахнулась.
Его высокопреосвященство кардинал Бурбонский! провозгласил звучный голос привратника.
3. Кардинал Бурбонский
Пьер Гренгуар был очень огорчен тем, что его мистерию прервали второй раз. Конечно, обладая некоторым здравым смыслом, поэт искренне хотел бы, чтобы его пролог и похвалы в адрес дофина, сына льва Франции, дошли до слуха кардинала. У Гренгуара остался последний камзол, и тот уже был затерт до дыр. Высокое покровительство его таланта, а также несколько звонких монет в уплату за мистерию совсем не повредили бы нищему поэту. К сожалению, в благородной натуре стихотворца преобладала не корысть, а самолюбие. Для Гренгуара гораздо важнее было, чтобы мистерия продолжалась и чтобы зрители ее слушали.
Судьба распорядилась иначе. Прибытие кардинала взбудоражило аудиторию. Поднялся оглушительный шум. Головы зрителей повернулись к возвышению.
Карл, кардинал Бурбонский, по праву считался самым блестящим вельможей своего времени. Отличительными чертами его характера были гибкость царедворца и раболепие перед власть имущими. Кроме того, кардинал слыл человеком добродушным, вел веселую жизнь, охотно попивал вино из королевских виноградников, благосклонно относился к женщинам, охотнее подавал милостыню хорошеньким девушкам, чем старухам, и за все это был любим простонародьем Парижа. Как правило, его высокопреосвященство появлялся в сопровождении целого штата епископов и аббатов, тоже любезных, веселых, всегда согласных покутить. Наконец, он был высокий и очень красивый мужчина, который с большим изяществом умел носить великолепную пурпурную мантию.
Все это вместе взятое делало любое появление кардинала на публике весьма желанным событием. Никакая мистерия, никакой цирк не могли бы оторвать восхищенных женских и одобрительных мужских взглядов от этого любимца парижан. Его высокопреосвященство взошел на свое место, приветствовал толпу милостивым кивком головы и медленно направился к креслу, обитому алым бархатом. Вслед за ним прошествовали сопровождающие кардинала духовные лица. Все они улыбались и приветствовали горожан кто взмахом руки, кто кивком головы, кто лукаво подмигивая или шутливо грозя пальцем.
Господа послы герцога Фландрии! зычным голосом объявил привратник.
Кардинал с самым любезным видом повернулся к входной двери. Его примеру последовала свита. Актеры во главе с Мишелем Жиборном смущенно молчали, переминаясь с ноги на ногу. Пьер Гренгуар в бессильной ярости сжимал кулаки.
Парами, со степенной важностью, которая резко контрастировала с оживлением церковной свиты Карла Бурбонского, появились сорок восемь посланников Фландрии. В зале воцарилась глубокая тишина, которую, правда, изредка прерывал приглушенный смех.
У послов оказались славные простые лица, исполненные невозмутимой строгости и достоинства. Одеты они были добротно, но без изящества, ступали тяжело, широко расставляя ноги. Кардинал наблюдал за ними с принужденной улыбкой. Про себя он считал послов неотесанным мужичьем. Карл не завидовал дофину, которому придется жить вместе с принцессой этого медвежьего государства.
Только один из приезжих имел вид прирожденного дипломата. Облаченный в камзол французского покроя, невысокий, сухощавый человек лет сорока пяти с вытянутым лицом и маленькими, чуть сощуренными глазками, он напоминал лисицу. Это был Гильом Рим, советник и первый сановник города Гента, человек редкого ума, способный плести подпольные интриги. Нередко он был в курсе самых секретных дел своего короля, и с ним считались самые влиятельные министры.